Пропавшая невеста 2 - Полина Верховцева

И что в итоге? Сеп-Хатти заскрипел, словно разразившись хохотом, потом сорвался с места и исчез в просвет между скалами-близнецами.

— Проклятье.

Злой и раздраженный Брейр вернулся к остальным. Никто не посмел соваться к нему с вопросами, потому что злой кхассер — это испытание не для слабых.

Он хватил свою тарелку с похлебкой и сел поодаль, всем своим видом показывая, что к нему лучше не соваться. Даже Ника и та, предпочитала держаться подальше и снова занялась лечением.

— Спасибо, девочка, — благодарно произнесла пожилая пухленькая Сельма, которую вылечили последней, — колени меня сегодня подводят.

— Ничего, немного осталось. Скоро доберемся до Андракиса, — она пыталась говорить бодро и уверенно, — и все будет хорошо.

— Добрая ты. Даже неудобно. Возишься с нами, как с детьми малыми.

— Ерунда…

— Давай я тебе тоже помогу, — внезапно предложила Сельма и, поймав взгляд полный недоумения, пояснила, — лечить мне не дано, зато я умею скрепы снимать.

— За заботу спасибо, — усмехнулась Доминика, — но скрепов у меня нет.

— Ну как же нет? Есть один. Ясно вижу. Тебе запрещено говорить о том, как маленькие кхассеры убивают своих матерей. Кто-то владеющий черным голосом запретил тебе это. Давай-ка сниму.

И в этот момент Доминика почувствовала, словно из головы выдирают большую, уже вросшую занозу. Настолько глубоко впившуюся, что на нее даже не обращаешь внимания, пока не почувствуешь облегчение от освобождения.

На мгновение перед глазами потемнело, и Доминика покачнулась, тут же почувствовав, как сильная рука перехватывает поперек талии.

— Пойдем-ка поговорим, — сквозь зубы процедил Брейр и буквально волоком, потащил ее к выходу, а Ника только успевала ноги переставлять и бросала беспомощные взгляды на хмурого кхассера.

* * *

Вытащив ее на улицу, он осмотрелся. Запрокинул голову в поисках удобного места, и, заметив такое на соседнем склоне, обернулся.

— Брейр…

Больше Ника ничего сказать не успела, потому что ее подхватило и понесло. Даже на спину себе сажать не стал. Вместо этого обхватил лапами, прижал к груди и взмыл с утеса.

В лицо ударил ледяной горный ветер, а голова тут же закружилась от столь стремительного подъема. Казалось, еще немного и сердце выскочит из груди, не то из-за темной бездны, зловеще нашептывающей снизу, не то от ужаса перед предстоящим разговором.

Как не вовремя старая Сельма сняла этот закреп. Не бы по-тихому, в уголке, не привлекая внимания кхассара, а она…

Что уж теперь сокрушаться. Поздно. И судя по тому, как отрывисто и раздражённо бьют серые крылья по воздуху, беседа их ждет не из приятных.

Спикировав, Брейр нырнул в узкую щель между холодными камнями, приземлился, поднимая облака снежной мути, и выпустил Доминику из своих лап. Она тут же отскочила в сторону и принялась поправлять одежду, будто важнее этого ничего не было, а на деле просто не могла смотреть в янтарные глаза. Почему-то было стыдно. И страшно.

Он перекинулся в человеческий облик и начал надвигаться, не сводя с нее мрачного взгляда. Ника попятилась, потом взяла себя в руки и остановилась. Даже спину смогла выпрямить, хотя отчаянно хотелось сжаться в комочек и спрятаться.

— Это что я такое сейчас услышал?

Она скуксилась:

— Ничего…

— Ника! — не сказал, а прорычал, и от раскатов его голоса где-то сверху задрожали и со звоном упали тонкие сосульки, — не заставляй меня вытягивать из тебя силой.

Девушка вздрогнула, увидев, как янтарь начал наполняться черной мглой.

— Ну? — едва сдерживаясь.

— Что ну? — она обреченно всплеснула руками, — зачем спрашиваешь, если и так все слышал?

— Подробности. Потому что пока я ни черта не могу понять, что это был за бред. Какие маленькие кхассеры кого убивают?

Доминика покраснела и с трудом заставила себя произнести:

— Когда женщина беременна от кхассера, внутри нее растет маленький зверь, а когда приходит время он…

— Продолжай.

Под его взглядом она совсем сникла.

— Он когтями и зубами разрывает себе путь наружу.

Его взгляд полностью почернел:

— Маленькие кхассеры рождаются обычными детьми, — цедил сквозь зубы, выделяя каждое слово, — Первый оборот случается не раньше семи лет, под контролем старшего.

Ника смотрела на него, как маленький, потерянный котенок:

— То есть это…неправда?

— Никто! Никого! Не разрывает! Кто тебе это сказал?

— Никто, — пропищала она, — Я случайно услышала. В Вейсморе. Служанки сплетничали.

И тут же в памяти полыхнуло. Вечер, она усталая возвращается к себе, после того как весь день билась за жизнь ведьмачонка и его матери. В коридоре никого и только из темного зала доносится наглый голос Берты:

— Запомни, ты ничего и никому не скажешь про этот разговор. Ничего! Никогда!

Вспомнила и мороз по коже пополз, будто змея неспешно оплетала тугими кольцами. Потому что внезапно все встало на свои места.

Не подругу наивную тогда Берта затыкала, не для нее запрет был, а для Доминики. Ушлая служанка прекрасно знала, что та поблизости, подгадала момент и нанесла свой ядовитый удар.

— Имя? — холодно повторил Брейр, — говори уже. Хватит молчать!

Словно в тумане она обронила:

— Берта, — и шмыгнула носом.

— Это та, которая возле Тианы всегда крутилась?

Он не без труда вспомнил глазастую, не в меру суетливую и пронырливую девку, сующую свой длинный нос во все.

— Она самая, — прошептала Доминика, тихо всхлипнула, а потом и вовсе уткнулась в ладони и заревела.

Понять не могла, поверить…

Нельзя же так! Это же не шутки! Из-за тех неслучайно подслушанных слов все испортилось, вся привычная жизнь под откос пошла.

Брейр стоял над ней, как скала, и хмуро наблюдал за тем, как содрогается от рыданий хрупкое тело, как узкая ладошка размазывает по щекам бегущие градом слезы. И гнев, который захлестнул, когда услышал эти слова, начал рассеиваться, уступая место пониманию.

— Ты из-за этого начала принимать румянницу? — тихо спросил он.

Она заревела еще громче и так надрывно, что самому больно стало.

Столько ошибок, столько злых слов и опрометчивых поступков и все из-за какой-то обнаглевшей служанки, решившей, что она в праве вмешиваться в чужие дела.

Захотелось прямо сейчас сорваться в Вейсмор, поймать эту девку и в кандалы, к позорному столбу. И высечь так, чтобы шкура лохмотьями сползала. А потом в самую глубокую темницу, чтобы забыла о том, как солнечный день выглядит.

— Мне было страшно, — призналась Ника, всхлипывая навзрыд, — хотелось побыть с тобой еще немного, прежде чем…это случится.

От осознания того, какой дурой была, разрывало в клочья. Дышать невозможно, простить тем более. Ни Берту за обман, ни себя за наивность. Ведь малыш