Запах денег - Дмитрий Ромов
— А криминал?
— Подготовка хорошая у киллера, мобильность, всегда машина поддерживает. Оружие армейское, опять же. А, кстати, машину не нашли?
— Нашли, да вот только водителя в ней не было.
— Ну, вот, видите. Бандосы не такие чёткие.
— Кто?
— Ну, блатные. Да вроде и не за что им. Все кому было за что, обезврежены.
— У хорошего человека всегда найдутся желающие его грохнуть. А «конторе» зачем тебя устранять?
— Определённой версии нет. И, на самом деле, надеюсь, что это не они. Хотя, может, влез, куда не надо…
— Так ты же со Злобиным тесно работаешь.
— Ну, Юрий Михайлович, дальше него я никого и ничего не знаю. Абсолютно. Знаю, что есть такой страшный чувак Андропов. Больше ничего. Так что, как там у них дела обстоят, мне не известно.
— Значит, единственная надежда на показания стрелка?
— Выходит, что так, — соглашаюсь я и поджимаю губы.
Если Тайманов ваш сможет выяснить… Надо было самому ехать… Я, конечно, виду не подаю и внешне всегда огурцом… Но этот меч дамоклов… Больше всего хочу, чтобы к этому делу контора не имела отношения…
— Ну что же, тогда хорошо, что он очнулся, да? — подмигивает Чурбанов.
— Конечно хорошо…
— Вот этот Мигуль, кстати, со Злобинским шефом очень плохо ладит. Это так, просто для размышления…
Он не договаривает, потому что опять звонит телефон. Прямой, не через секретаршу.
— Слушаю. Да, Олег. Куда делся? Не понял, кто забрал? Мигуль? Ты ничего не спутал сейчас?
Чурбанов сосредоточенно что-то слушает, а потом повторяет:
— Мигуль со своими бойцами забрал раненного стрелка. Правильно? И увёз что ли? Что? Не понял, как скончался? Пока везли его в лифте? Остановка сердца?
— Твою дивизию… — говорю я и поднимаюсь из-за стола…
25. Запах денег
— Это как так-то, Юрий Михайлович?
Он хмурится. Получил оплеуху. А что сделать теперь? Можно проораться, а можно вспороть Мигулю брюхо и вытряхнуть все потроха, но стрелок от этого не встанет на ноги и не пойдёт играть в баскетбол…
Ну, и что, что зомби, зато он встал и пошёл…
Чурбанов нажимает кнопку на селекторе.
— Да, Юрий Михайлович, — раздаётся голос.
— Генерала Мигуля из КГБ найди мне, — приказывает он и отключается.
Ну что же, мне тут делать уже нечего. И вообще, похоже, нужно подальше от всех этих приёмных подальше держаться. Интересно, конечно, послушать, что этот боров Мигуль будет брехать. А может, ничего и не собирается, по принципу что хочу, то и ворочу.
То есть, это, конечно, неслабая такая оплеуха заместителю министра. Он сказал стрелка не трогать, а те покивали и тут же поехали, забрали и унасекомили. Элегантно, красиво, весело с улыбочками. Взяли брёвнышко и понесли.
Очень хочется стукнуть кого-нибудь плохого… Ладно, выход всегда имеется. Например, можно уехать в тайгу и поселиться где-нибудь поблизости от деда Матвея…
Чурбанов несколько раз барабанит пальцами по столу, потом встаёт, подходит к шкафу и достаёт из неё бутылку с янтарной жидкостью.
— Хочешь? — спрашивает меня.
— Нет, спасибо, — мотаю я головой. — Трезвость норма жизни.
Шутка не заходит. Михалыч, не глядя на меня, замахивает нехилую такую порцию и возвращается за стол. Ладно. На этом наш ансамбль с вами прощается.
Выхожу из министерства и нахожу свою машину. Сейчас важно не истерить, а продолжать делать всё по плану. А по плану у нас семейство Матчановых, а именно Айгюль. Еду на Патриаршие. Теперь, собственно, становится понятно, что за спешка и почему нужно размещать большой заказ на вооружение прямо сейчас. Как можно скорее.
Если Ферика попросили на выход и ограничили в доступе к телу Рашидова, вероятно, и другие возможности подсократили и, скорее всего, его отгоняют от арсенала. Любопытно, его бизнесу большой урон причинили?
Я понимаю, в блатной среде у него авторитет серьёзный и напрямую с близостью к Рашидову не связан. Но, боюсь, репутационные потери для Ферика неизбежны. И, опять же, план с Джемалом тоже может накрыться тазом, если Фархад Шарафович не сможет обеспечить тот минимум, на который Джемо рассчитывает.
Квартира, в которой в Москве живёт Айгюль, производит впечатление. Огромная, с высокими потолками, с импортной мебелью, венецианскими люстрами и британскими сервизами. Картины, большущие полотна с сюжетами на тему плодородия, украшают стены. Рог изобилия и прочие штуки, настраивающие на фривольный лад
Конечно, полностью без кича и «узбекского барокко» обойтись не удаётся, но в общем и целом можно похвалить стремление владелицы или архитектора, обойтись без явных излишков.
Айгюль улыбается, стоя прямо передо мной и наблюдая, какое впечатление производит её дворец.
Она встречает меня с распущенными, сияющими, как смоль волосами, блеском в глазах и улыбкой. Улыбка её совершенно восхитительна, а чёрные глаза лучатся и сияют весёлыми огоньками. Шёлковый халат в лучах хрустальных светильников сияет как огромный бриллиант.
Айгюль берёт меня за руку и подводит к дивану. На журнальном столике стоит большая ваза с фруктами, стоят стаканы и восточный сосуд причудливой формы.
— У тебя прекрасный будуар, — усмехаюсь я. — Как тебе тут живётся?
— Эх, плохо одной, — притворно вздыхает она, но тут же прыскает от смеха и начинает смеяться, прикрывая рот ладошкой.
Она опускается на диван и легко хлопает по нему рукой.
— Садись.
Я сажусь и проваливаюсь в шёлковые подушки. Сажусь я не рядом с ней, не там, где она хлопала рукой, а на самый край, и оказываюсь к ней в пол-оборота.
Айгюль тоже слегка оборачивается ко мне и откидывается на подлокотник дивана, так же, как и я опираясь на многочисленные подушки.
— Я, как падишах в гареме, — усмехаюсь я.
— Пришёл навестить любимую жену? — лучезарно улыбается она. — Хорошо, что падишах, а не евнух, а то в гаремах кого только не встретишь.
Она поднимает ноги и кладёт их на журнальный столик рядом с фруктами. Они оказываются вытянутыми рядом со мной и я с удовольствием ими любуюсь. Они аккуратные, ухоженные, красивые.
Айгюль, со своей стороны, с удовольствием любуется, как я любуюсь ими.
— Ты голодный, — спрашивает она через некоторое время.
— Не особо, — отвечаю я.
— Я готовить не умею, сразу предупреждаю. Так что, когда мы поженимся не знаю, как выживать будем.
— А мы поженимся? — хмыкаю я.
— Похоже на то, — улыбается она. — Дядя сказал, что ты не выразил негативного отношения к этому делу, так что из этого я заключаю, что ты меня любишь и ждёшь.
Сказав это, она переносит свои стопы мне на колени.
— Конечно люблю, милая, — улыбаюсь я. — Как тебя можно не любить?
— Правда?
Она смеётся, а я опускаю руку ей на лодыжку и легко поглаживаю.
— А почему вдруг такие перемены? Он же был ориентирован на высшие эшелоны власти, на солидный и взаимовыгодный брак?
— Так, всё течёт, всё меняется, политическое положение тоже. Так что ты неожиданно стал довольно привлекательной фигурой, учитывая, что несколько раз встречался с генсеком и так у тебя полезных друзей куча.
— Смешно. Ну, и ты что, хочешь за меня замуж?
Она хохочет.
— А-а-а… — говорит она, отсмеявшись и садится, откинувшись на спинку. — При других обстоятельствах, может, я и хотела бы. Если бы ты полюбил меня, а я тебя. Как тебе такой вариант? Нет, мы конечно, и так любим, но не как муж с женой, готовые к многолетним испытаниями до гробовой доски, правильно? Наша привязанность скорее дружеская. А между друзьями иногда случаются разные забавные моментики, правда же? Но я лично в этом не вижу ничего предосудительного.
— Невообразимая мудрость, исходящая от юной девы, — удовлетворённо киваю я.
— Вот только скажи мне, — прищуривается она и, сжав кулак, молниеносно и сильно хреначит мне по бедру.
Прилично так хреначит, ощутимо. Отсушивает.
— А-у-у! — кричу я. — Ты что творишь! Синяк будет.
— Да, — кивает она, — будет. Надеюсь, на всю жизнь память останется.
— Тихо-тихо, я же ещё официально не отказался жениться, — смеюсь я. — Что это на тебя нашло?
— Ты что, с Джемалом обсуждал наши отношения?
Она медленно и с угрозой поднимает кулачок, готовая в любой момент снова обрушить его на мою ногу.
— Вот как ты себе это представляешь? — качаю я головой. — Неужели думаешь, что это возможно? Не знаю, как Джемо, он тоже вроде парень нормальный, но я точно ни с кем обсуждать тебя не буду. Можешь даже не сомневаться.
— Да? — всё ещё щурится она, держа кулак наготове. — Ну-ка, поклянись.
— Вообще, я всегда думал, что любое моё слово, сказанное тебе, имеет вес, куда больший, чем какая-то нелепая клятва.
— Ну,
