Развод. Внебрачный сын мужа - Анна Томченко
Но это была теперь наша реальность. Ярослав, который оформил мне и дочери очень большое содержание, но не появляющийся у меня на глазах, а только писавший когда забирал дочь, Алиса разрывающаяся и плачущая по ночам, потому что то салюты, то гром, то дождь, а прийти пожаловаться было нельзя, ведь я то уж точно ничего не могла с этим поделать, тихий Матвей, который все чаще вздыхал, приходя в гости. И разбитая я.
Жить без него для меня было больнее чем предательство.
Я долго себя ловила на том, что не понимала всей сути измены мужа, всего краха, бесчеловечности. Я просто варилась в котле боли, и чтобы отрезвить себя просила мать пересказывать подробности ее встречи Светы и Яра.
Я хотела его возненавидеть.
Знаете это так глупо ненавидеть того, кого любишь всей душой и даже во сне ощущаешь его рядом с собой. И да, плакала во сне я вполне искренне, настолько, что мокрая полушка стала для меня нормой, а красные воспаленные от слез глаза обыденностью.
Матвей это видел все и почему-то тоже плакал подолгу закрываясь в туалете, а выходя делал вид, что ничего не произошло. Меня разрывало от его вскриков и хотелось открыть дверь и отнять, чтобы успокоился, но я не могла, потому что он запирался и качал головой.
Алиса нервная и дёрганная стала все чаще капризничать и проявлять все ярче черты характера мужа. Она была нетерпимой и после третьей драки в садике нам пришлось искать новый. Матвей ни с кем не дрался, но из солидарности сказал, что не останется без Алисы и поиски усложнились.
В марте я наконец-то смогла открыть свою кондитерскую, но это было не то. Я была в сотни раз счастливее когда пекла десерты на своей кухне. И поэтому наверно к декабрю я закрыла все.
Оказалось, что детские дни рождения праздновать пришлось по два раза. Раз со мной, раз с Ярославом. Я не знала почему мы так отчаянно сильно избегали любых контактов, наверно подспудно понимали, что и вместе быть не можем и по отдельности нам было тяжело, поэтому чтобы не сорваться…
Но я срывалась. Пересматривала совместные фото, выходила гулять, когда знала, что они с Матвеем скоро вернуться из вечерних секций.
Я лгала окружающим и в первую очередь себе.
Говорят, что нас цепляет ярко выраженная противоположная чувственность. С женщинами это мужественность, с мужчинами — женственность.
Так вот.
Меня ничто не цепляло.
Девочка из кондитерской золотой осенью, которая почему-то лично мне пахла молочным ликером и обжаренным кофе, предложила сходить на свидания вслепую. Я качала головой утверждая, что это не мое, но все же поддалась на уговоры и сидела как псих одиночка весь вечер в углу и только бросала холодные неприязненные взгляды на всех.
Мне никто не нравился и я не видела этой пресловутой мужественности ни в ком. А еще я сравнивала постоянно всех с Ярославом. И понимала, что мужа можно было много за что любить.
Властность.
Напор.
Смелость.
Твердость.
Даже его прагматичный взгляд на мораль мне не казался таким уж ужасным.
Я просто понимала, что наверно не прошло время и если бы я узнала, что Яр был с кем-то, с кем-то встречался, наверно мне было бы проще. Но муж как назло не афишировал свою личную жизнь.
А после второго своего нового года в качестве разведенки я отчаялась вообще построить жизнь заново. Я просто приняла для себя какой-то образ навечно принадлежащей одному ему и это было для меня капец как правильно.
Я вела себя так чтобы не контактировать с мужчинами, потому что все чаще они вызывали неприязнь, ведь просто были не им.
А в феврале, в сильный снегопад на улице, Ярослав впервые позвонил:
— Вик слушай я тут дом снял на выходные, хотел немного на лыжах покататься… — его голос звучал для меня сейчас иначе и от этого все волоски на теле приподнимались и начинали какие-то лютые дикие танцы. — Хотел предложить вам с Алисой составить нам компанию.
Я нащупала рукой стул и подвинула его к себе, чтобы упасть в него. Это был наш первый разговор с момента развода. Прям диалогом.
— Почему молчишь? — спросил Ярослав, и я сквозь пространство увидела, как он нахмурился и потер пальцами переносицу.
— Я… да… — медленно сказала я. — Просто неожиданно. Я не думала…
— А я подумал, что надо, — мягко ответил Яр. — Тогда мы заедем за вами утром в субботу.
А сегодня был четверг. И два дня почти я провела в панике. Синий горнолыжный костюм, хоть я и не каталась никогда, мне не подходил. Розовый не захотела Алиса, потому что едкий. И в итоге мы остановились на серебряном с белым.
А сколько времени я провела в салоне…
Нет, я ухаживала за собой, но накануне выходных мне экстренно понадобилось подстричь немного волосы, сделать им кератин, обработать ноготочки.
Господи, я вела себя как идиотка!
Наверно потому что боялась, что не смогу, что так и пронесу свое ощущение ущербности, но когда в дверь утром субботы позвонили, я еще бегала в короткой сорочке, едва прикрывающей попу, а Алиса удружила:
— Мам! Там папа и Мотя! Я открою…
Я только побежала к коридору, чтобы притормозить дочь, но вместо этого вылетела в самый разгар в одной короткой сорочке, которая не скрывала от Яра ничего.
И он, поднимаясь взглядом по моим ногам, все выше и выше, дойдя до губ, усмехнулся и низким голосом сказал:
— Привет, родная…
Сердце стукнулось о клетку ребер, а внизу живота закрутилась горячая спираль. И я выдохнула:
— Привет, Яр…
Ярослав
Она стояла растерянная, сонная, нежная и только моя. Она стояла и прижималась плечом к косяку и я почему-то понял, что казнь надо прекращать. Закругляться с чувством вины, которое мне мешало быть с ней. Которое выворачивало меня всего наизнанку.
Стоить на обломках прошлого новое, это дело ненадолго, поэтому я снес все, чтобы возвести иначе все. Без трещин. Без оглядки назад.
Чтобы Вика поняла для себя, а нужен ли я ей был.
Нужен.
Поэтому я шагнул вперед и протянул ладонь к Вике, запустил пальцы ей в волосы и приблизился настолько близко насколько, что мог хрипло выдохнул губы:
— Я скучал. Я любил все это время и люблю. Дай шанс… — мои губы невесомо прошлись по ее губам. Горячее дыхание с ароматом клубники ударило по всем органам чувств, сводя с ума своей сладостью, пряностью, своим жаром.
— Он тебе не нужен был все
