Никто, кроме тебя - Алиса Селезнёва
Стыдно признаться, но после того, как в мою жизнь ворвалась светлая полоса, я вообще на некоторое время забыла о её существовании и недавно, грешным делом, даже подумала, что она умерла. В магазине мы с ней больше не встречались, к мусорке она тоже не спускалась, а с того случая с кражей батончика уже прошло около трёх месяцев. Но она была жива. По-прежнему жива и стояла у дверей проклятой аптеки «Ромашка», прижав к животу большую эмалированную кружку.
Я хотела пройти мимо. И даже нарочно отвернула голову вправо. Но хватило меня всего на пару шагов, и, чертыхнувшись, я поднялась по ступенькам в «Ромашку».
Она выглядела всё так же. Сиреневый берет, бледное, словно высохшее лицо и жёлтый замызганный плащ.
− На что Вы собираете?
Её веки были опущены, и разомкнула она их только тогда, когда я потрясла её кружку.
− Мотилак.
Я знала, что такое «мотилак». Его принимал Николай Андреевич от болей в желудке, которые возникали от приёма других таблеток. И это заставило меня отказаться от дальнейших расспросов.
− Три упаковки мотилака, пожалуйста, − произнесла я, подойдя к прилавку, и приложила карту к терминалу.
За кассой стояла та самая, теперь уже рыжая аптекарша, но меня это не волновало ни капли. Схватив заветные таблетки, я отдала их женщине в сиреневом берете. Две сунула в карман плаща, третью к мелочи ‒ в кружку.
− Возьмите и постарайтесь не болеть.
А потом её высохшие крючковатые пальцы сжали мои. Удивительно, но хватка, несмотря на комплекцию, болезни и возраст, у неё была железная.
− Бог тебя не забудет, девочка! Вот увидишь! Тебя не забудет…
* * *
На скулах у Романа заиграли желваки.
– Что ты сделала?
Я рассказала ему о случившемся ещё раз, а в конце добавила, выделяя голосом каждое слово: «Я купила ей три упаковки мотилака».
Он потёр глаза и, вытянув губы в узкую полоску, сел на диван.
– Мне не жалко этих денег. Это твоя стипендия, и ты можешь тратить её, как считаешь нужным, но, какова вероятность, что она не сдала эти лекарства обратно в аптеку, как только ты завернула за угол.
– Она не сдала.
– Только потому, что ты видела, как она роется в мусоре, или потому, что ты заплатила за украденный ею батончик?
– Зачем ей это делать?
– Когда я был лет на пять или шесть старше тебя и уже работал в больнице, ко мне на улице подошёл старик возраста Николая Андреевича и попросил заплатить за его продукты. Я согласился. Купил ему хлеб, консервы, чай, макароны и, кажется, пряники, но, придя домой, обнаружил, что у меня закончился сахар, и потопал обратно. И кого, ты думаешь, я обнаружил в этом магазине. Правильно! Того самого старика. Он сдал всё до последнего пряника и купил две бутылки водки.
– Ты сейчас хочешь сказать, что таким, как она, помогать не нужно?
– Нет, я говорю о другом. Хочешь – помогай. Хочешь – собирай вещи и отвози их в пункты приёма к Илоне или ещё к кому-нибудь, но не будь такой наивной и безотказной. Однажды эта старуха подойдёт к тебе в магазине и попросит купить соли или хлеба. Ты купишь, а на следующий раз она засунет в твою корзинку сыр и окончательно влезет к тебе на шею.
- Хорошо. Я поняла.
Я нарочито смотрела куда угодно, только не на Романа. Он впервые разговаривал со мной так – с позиции «я старше, а значит – умнее». Стало неприятно и даже как-то обидно. Словно мне десять, и я заблудилась в трёх соснах.
– Ладно. – Я сделала вид, что согласилась, и собралась уйти к себе, но на полпути обернулась. – Забыла сказать. Сегодня вечером я уезжаю в Ч***. На два дня.
Взгляд Романа потемнел. Стал растерянным и недовольным.
– Ты же не хотела.
– Не хотела, но планы поменялись.
– И во сколько электричка?
– В половине девятого.
– То есть через час ты уже уйдёшь?
В знак согласия я кивнула.
– Ладно. – Роман встал с дивана и, прочистив горло, прошёл в сторону кухни. – Как знаешь.
В воздухе повисло напряжение, которое можно было резать ножом. Назревала ссора. Наша самая первая ссора, которая естественно случилась на пустом месте. Я надулась, потому что он меня отчитал, он разозлился, потому что на праздники я уезжала в Ч***.
Правый глаз зачесался, и я с силой его потёрла. Правый глаз у меня всегда чесался к плохому, а, точнее, к слезам, и я быстро заморгала, пытаясь отсрочить их появление.
«В ссоре победителей не бывает, и в ссоре всегда виноваты оба, – рассуждала я, скидывая вещи в сумку и жалея, что вырвавшихся слов было уже не вернуть. – Только бы всё закончилось не этим. Только бы мы не разошлись…»
– Давай отвезу. – Роман появился в дверях моей комнаты минут через сорок после своего бегства на кухню. Полностью одетый и с ключами от машины в руках. Его голос прозвучал мягче, заметно мягче, чем тогда, когда мы говорили о женщине в сиреневом берете.
– Не надо, – спрятав глаза, отмахнулась я. – Успею на автобусе.
– Я тебя отвезу, – с нажимом повторил он, – а то ты опять влипнешь в какую-нибудь историю, а я буду волноваться.
Не сдержавшись, я бросила сумку и, уткнувшись ему в плечо, обняла за шею. Ссоры никогда не доставляли мне удовольствия, и я до чёртиков была рада, что Роман нашёл ко мне дорогу так быстро.
За два месяца отношений мы ни разу не разошлись во мнениях. Фильмы для вечернего просмотра всегда выбирали вместе и старались прислушиваться друг к другу. В еде Роман был почти так же неприхотлив, как и Николай Андреевич, и, хотя по его лицу я всегда могла понять, нравится ему приготовленное блюдо или нет, вслух мою стряпню он
