Никто, кроме тебя - Алиса Селезнёва
– А Альбина?
Я понятия не имела, кто такая Альбина. Более того, за все свои девятнадцать лет я не знала ни одной Альбины. Но мой голос в эту минуту опять оказался сильнее моего сознания.
Губы Антона изогнулись в улыбке, но эту улыбку нельзя было назвать ни весёлой, ни торжествующей.
– Она по-прежнему его ждёт. Там, у столба на улице Братьев Райт, и никакие уговоры не помогают сдвинуть её с места.
Я кивнула и посмотрела на землю около скамейки. Та была сплошь усыпана песком и мелкими камушками. Кто-то из детей вскрикнул, и, когда я подняла глаза, Антон уже ушёл далеко вперёд. Подул лёгкий ветер, листья на деревьях зашевелились. Я не плакала, но в моих мыслях творилось что-то странное и страшное. Николай Андреевич не был болен, и Роман тоже «не повернулся» на своей Наташе. Они оба говорили правду. Теперь я знала, что была ею. Ну, или почти ею.
Некоторые умирают только ради того, чтобы жили другие. Может, и Наташа умерла, чтобы жила дочь Дарьи Стацкой? Чтобы жила девочка, которая не должна была жить по всем законам медицины.
Не удержавшись, я взглянула на жёлтую девятиэтажку. С детской площадки была видна только её крыша. Всё остальное закрывали другие дома и деревья.
Достав телефон из сумки, я нажала на кнопку включения и набрала Веру. Нужно было срочно начинать что-то делать и вытаскивать голову из песка.
– Светка! – Голос подруги прозвучал весело. Если она и злилась на меня, то никак это не показывала.
– Куда перечислить деньги Маше на лечение? Реквизиты можешь прислать?
– Ааа. Сейчас пришлю. – На заднем фоне послышался шум и посторонние голоса. Особенно чётко я различала причитающую Илону.
– Ты что, в пункте приёма?
– Ага, – Вера зашептала в трубку. – Я познакомилась с одним парнем. Зовут Александром. Прикинь, как Македонского и Пушкина. Он такой красавчик и при этом волонтёр.
– Понятно. – Скрыть улыбку я не смогла. – Рада за тебя. А что у Илоны случилось? Опять кто-то что-то потерял?
– Нет. Таксист привёз ворох вещей. Хороших, почти новых, но… В общем, такое наши мамы лет двадцать назад носили. И размер маленький. Сороковой или сорок второй. Илона не представляет, куда их деть. Выбросить жалко. Бездомным не отдашь, только если в театр либо в магазин винтажной одежды.
Пульс участился, и я посильнее сжала пальцы, боясь выронить телефон.
– А откуда такси приехало?
– Понятия не имею. Ни записки, ни звонка не было.
– А можешь фотку вещей прислать?
Вера удивилась, но фотографию всё же сделала, и я битых пятнадцать минут рассматривала её со всех ракурсов. К Илоне доставили Наташины вещи. Те самые Наташины вещи, которые так бережно хранил Роман все эти годы. Он отдал даже платок, подаренный мне Николаем Андреевичем.
Он отдал абсолютно всё.
Убрав телефон, я поднялась к Клавдии Ивановне, но, потоптавшись у порога, зайти так и не смогла. Она сжала мою руку и пожелала удачи. Мы обе знали, что ещё не раз встретимся на улице и в магазине.
‒ У меня всё будет хорошо, ‒ спускаясь, прошептала я, обращаясь к Николаю Андреевичу. ‒ Спасибо за всё. И, если свет действительно существует, я хочу, чтобы Вы ушли. Чтобы нашли покой, а у нас всё будет хорошо. Я обещаю...
Ноги несли меня к Роману, но в жёлтой девятиэтажке его не оказалось, и я, заскочив в автобус, поехала на Холмогорскую. Бабушка не звонила, и, глубоко вздохнув, перед самым выходом я сама набрала ей сообщение:
«Я в порядке. Но даже, если ты меня не примешь, я не брошу Романа».
Больше всего я хотела быть с ним. И это был мой выбор. Слова Антона будоражили сердце и разум. Не верить им было глупо. Но самым важным я всё равно считала другое – я любила Романа. А он любил меня. И мне было уже без разницы, какую именно.
По ступенькам лестницы к двери его квартиры я бежала на негнущихся ногах, а, позвонив, так и осталась с зависшей рукой в воздухе. Щеколда отодвинулась, и в нос ударил резкий запах перегара и пота. Взлохмаченный, с ещё большей щетиной, чем раньше, и в грязной футболке он стоял на пороге и смотрел на меня красными, как у быка, глазами.
Я шагнула ближе и облизала пересохшие губы. Выражения его лица из угрюмого стало нежным. Он вглядывался в меня жадно и как будто никак не мог поверить, что перед ним действительно стою я.
– Ромка, давай мириться.
И он ответил:
– Давай…
КОНЕЦ
