Крафтер (СИ) - Александр Сергеевич Сорокин
На столе перед ним стоял старый радиоприёмник, стилизованный под антиквариат. Однако это был не просто красивый предмет интерьера, а высокотехнологичное средство связи, настроенное на защищённую частоту. Только самые доверенные люди знали, как с ним связаться.
Приёмник ожил. В динамиках раздалось приглушённое помехами дыхание, затем голос Медведя — низкий, глухой, будто пробитый сквозь гравий.
— Общак ушёл.
Караваев на мгновение замер. В следующий момент его пальцы судорожно сжали подлокотник кресла.
— Что значит «ушёл»? — его голос был тихим, почти ласковым. Самое опасное состояние.
— Вчера в баре произошло… Непредвиденное. Деньги теперь у барона Морозова.
Тишина в кабинете стала почти осязаемой. Единственным звуком был гул ночного города за окнами. Караваев медленно выдохнул. Морозов. Этот выродок.
С каждым словом Медведя его ярость только росла. Сколько лет он терпел этих упрямых Морозовых? Сколько раз предлагал выкупить их поместье, избавить от долгов, закрыть все вопросы? Но этот щенок — последний в своём роду! — каким-то чудом не только держался на плаву, но и осмелился бросить ему вызов.
Его пальцы с силой сжались в кулак. Он терпел это слишком долго.
Караваев давно выстраивал планы, готовился к тому, чтобы снести эту проклятую фамилию с карты Крыма, но до сих пор был терпелив, действовал через юридические и финансовые рычаги. Ведь у него были законные основания — долг Морозовых перед ним был огромным, и официально это выглядело как обычное дело.
Но теперь? Теперь всё изменилось. Этот наглый выскочка не просто мешал ему. Он украл у него. И что хуже всего — официально он ничего предъявить не мог. Это были грязные деньги, не тот капитал, с которым можно просто пойти в суд.
Караваев почувствовал, как его дыхание сбивается, как пальцы дрожат от напряжения. Он стиснул зубы, подавляя желание швырнуть что-нибудь в стену. Он глубоко вдохнул, выдохнул, успокаивая ярость, и его голос, когда он заговорил, был уже холодным, выверенным.
— Займись этим, Медведь. Я хочу, чтобы Морозов пожалел о своём существовании. Используй все средства.
В динамике послышался низкий смешок.
— Будет сделано.
Связь оборвалась, оставляя в кабинете звенящую тишину. Караваев провёл рукой по лицу, затем резко встал, шагнул к стене и с силой вонзил кулак прямо в карту, точно в точку, где находилось поместье Морозовых.
— Не стоило переходить мне дорогу, барон…
* * *
Я проснулся с ощущением, будто меня вчера запихнули в мешок, хорошенько встряхнули, а потом пустили в свободное падение с лестницы. Голова гудела, мысли слипались в один неразборчивый ком, а главное — я не помнил, как оказался в собственной постели.
Проверил себя на целостность: руки, ноги — на месте. Уже неплохо. Повернув голову, я заметил Плюма, уютно свернувшегося клубком на подушке. Мой питомец выглядел довольным, как кот после ночного набега на сливки.
— Ну что, предатель, как тебе жилось в княжеских хоромах? — пробормотал я, почесав его пушистую макушку.
Плюм не удостоил меня ответом, только лениво потянулся и снова свернулся клубком. Ну и ладно. Главное, что вернулся. А это означало, что княжна Ефремова теперь у меня в долгу. Это хорошо. Очень хорошо.
С тяжелым вздохом я поднялся и привел себя в порядок: умыться, причесаться, одеться — простые утренние ритуалы, которые помогли немного прийти в себя. Уже в процессе вспомнил, что сегодня с утра должна прибыть троица «учеников». Надо будет их встретить.
Спустившись вниз, я направился в столовую, где меня уже ждал завтрак. На полпути ко мне подошел Григорий, мой дворецкий, с усталым, но невозмутимым видом.
— Молодые господа уже прибыли и ожидают вас, господин барон, — сообщил он.
Я ухмыльнулся.
— Уже? Так рано? Какие прилежные ученики… — подметил я, сгребая со стола пару пирожков.
Григорий промолчал, но по его лицу было ясно: он тоже видел этих «прилежных учеников» и уже пожалел их.
Выйдя на улицу, я наконец увидел троицу. Зубов, Голицын и Волконский выглядели так, будто их всю ночь пытали. Глаза красные, лица помятые, движения замедленные. Голицын, бедолага, и вовсе держался за голову, словно боялся, что та отвалится.
Я медленно откусил пирожок, раздумывая, стоит ли их пожалеть… и решил, что нет.
— Ну, молодцы, что пришли, — усмехнулся я. — Судя по вашему виду, утро у вас выдалось незабываемым.
Троица лишь обреченно вздохнула, видимо, морально готовясь к предстоящему «учению».
— Прекрасно выглядите, господа! Настоящие аристократы. Готовы к первому уроку?
Они издали сдавленные стоны, но спорить не решились.
— Сегодня вы будете ловить кур.
Впервые за утро они проявили хоть какую-то активность. Голицын перестал тереть виски. Волконский прищурился. Зубов даже дернулся, будто решил, что ослышался.
— То есть… кур?
— Да. Живых, пернатых. Бегающих быстрее вас.
— И… зачем? — спросил Голицын, явно опасаясь ответа.
Я снисходительно вздохнул:
— О, всё просто. Это тренировка на ловкость, скорость реакции, выносливость и координацию. Курица — хаотичное создание. Её трудно предсказать, как и удар противника. Вам нужно научиться двигаться быстро, думать быстрее и, главное, не бояться выглядеть идиотами.
Зубов хмыкнул.
— И что, просто ловить их?
— Нет, — я ухмыльнулся. — Пойманную птицу вы должны держать на вытянутых руках. До тех пор, пока не выдохнетесь или не выдохнется курица.
— Ты смеёшься? — Волконский выглядел так, будто передумал учиться.
— Разве я похож на человека, который шутит?
Судя по их лицам — нет.
— Ах да, чтобы вы не халтурили…
Я громко свистнул, отчего больные головы «учеников» взорвались незабываемыми ощущениями, а из дома вышел мой Утюг, зловеще сверкнув начищенной поверхностью.
— Вот вам Утюг. Он проследит, чтобы никто не халтурил.
Троицу передёрнуло. Ещё бы! Утюг любил своё дело. Он уже угрожающе завис в воздухе, подрагивая, словно собирался пустить в кого-то разряд магии.
— Приступайте.
Я оставил их наедине с курицами, которых немногим ранее доставили прямиком из Морозовки, и направился к завтраку. Пока я с наслаждением уплетал горячие пирожки, ко мне вновь подошёл дворецкий.
— Барон, неплохо бы оплатить долг господину Караваеву. Сроки подходят.
Я лишь кивнул, сдерживая ухмылку. О, у меня были деньги. Свеженькие, только что вынутые из бара. Этого было более чем достаточно, чтобы покрыть «платёж».
Закончив трапезу, я встал из-за стола и направился на выход.
Выйдя во двор, я лениво окинул взглядом «учеников». Те носились за курами, спотыкаясь, падая и матерясь вполголоса. Картина маслом: «Дворяне познают жизнь крестьянства». Я
