Прости, мне придется убить тебя - Катерина Траум
Сжав кулаки до боли, с трудом преодолела порыв разбить чёртову стекляшку на бриллиантовую пыль. Отражение насмехалось над ней, когда губы шевельнулись в беззвучной фразе:
— Ты просто жалкая, Гвен.
Сцепив зубы, она отвернулась: выносить саму себя стало невозможно. Намотав на тело большое махровое полотенце, вышла из ванной, шлёпая по коридору босыми мокрыми ногами. Согрелась снаружи, но вот внутри стало ещё холодней.
Что ж, и это можно поправить. Достаточно. Что сделано, то сделано. Так и не потрудившись включить свет, Гвен без труда сориентировалась в темноте, впрочем, не кромешной: фонари с улицы озаряли и кухню, и гостиную. Вытащив из холодильника пузатую бутыль «Дэниэлса», с хрустом свернула пробку и сделала щедрый глоток. Алкоголь ухнул внутрь, не принеся никакого вкуса, не смыв аромата можжевельника из рецепторов.
Чёрт побери.
Вздохнув, Гвен достала из шкафчика пепельницу и сигареты. Прошла к телевизору, но вместо дивана устало села прямо на пол, расставляя свое нехитрое богатство.
Включить новости было страшно. Впервые не хотелось видеть репортаж о квартире, в которой нашли труп. Пощёлкав неслушающейся зажигалкой, она затянулась привычным вишневым дымом, закрывая глаза.
Влажные. Нет, правда, что это скопилось в уголках, неужели слёзы?
— Конченая дура, — вновь отчитала она себя и влила в сжатое тисками горло горький виски, заставляя себя глотать.
Комок льда так и не растаял. Становился больше с каждой секундой, тяжестью в груди, инеем на трескающихся от мороза венах. Снова сигарета, снова глоток, а толку никакого.
Всё равно больно. Всё равно страшно.
И лишь крохотный, робкий огонёк в самом дальнем уголочке души ещё пытался теплиться. Что-то странное, почти невидимое. Глупое. То, что умрёт, едва она включит новости. Надежда. Только сейчас, залпом выпивая почти полбутылки крепкого алкоголя, Гвен воспроизвела всё случившееся и поняла: а ведь дала ему шанс. Им обоим…
Мысли стали бессвязными, липкими. Отставив виски, зажгла вторую сигарету и легла на ковёр, рассматривая поблёскивающую в темноте люстру. Глубокий вдох, пропитываясь никотином до каждого нерва, успокаивая ритм пульса.
Просто дышать. У него была возможность. Удар не в сердце, не контрольный.
— Продолжай себя оправдывать, тварь, — горькая усмешка, тут же заглушаемая сигаретой.
Сразу до фильтра. Пора решаться. Протянула руку к пульту и включила местный канал, снова устремляя взгляд в потолок. Просто слушать. Не смотреть, не сможет.
— … В преддверии выборов мэр… Музей Пикассо будет открыт уже на следующей неделе…
Почти не улавливая фраз, Гвен ждала, глубоко дыша от волнения. Опять начали трястись пальцы.
— … На этом всё, жители Раутвилля, с вами была Мишель Уильямс, и доброй ночи!
Гвен резко села, наблюдая, как на экране передача сменилась рекламой.
Невозможно. Искра внутри разгорелась ярче, требуя внимания. Может, пропустила репортаж, или просто Хантер не такая шишка, как тот же Томми, и новость будет в утреннем выпуске?
Или… Нет, бред, сон, она просто пьяна!
Зарычав от бессилия, от вспыхнувшей злости, она схватила недопитую бутыль и швырнула в чёртов мерцающий голубой экран. Осколки тёмно-коричневого стекла с оглушительным грохотом разлетелись по ковру, из груди вырвался отчаянный всхлип, а на слабо мигнувшем телевизоре осталась вмятина, как причудливая паутина.
Вновь темнота и тишина, прерываемая только сбившимся тяжёлым дыханием. Гвен пошарила негнущимися пальцами по полу в поисках сигарет, но не нашла их, и это оказалась последняя капля.
«Грёбанный Райт, даже нормально сдохнуть не может!».
Шипя под нос ругательства, смешанные в причудливом коктейле со слабой надеждой, она встала с пола, буквально собрав себя по кусочкам. Протопав босиком в подвал, Гвен с неожиданным трудом отодвинула шкаф, чтобы попасть в хранилище. В крайней коробке на стеллаже — десяток дешёвых аппаратиков, и взяв первый попавшийся, со встроенной программой, изменяющей голос, она сделала короткий звонок.
— Центральный госпиталь Раутвилля, слушаю вас.
— Здравствуйте, меня зовут Трейси Райт, я не могу дозвониться до брата. Скажите, пожалуйста, к вам не поступал никто с такой фамилией? — как можно быстрей протараторила Гвен, мечтая, чтобы язык не заплетался, а на ресепшене сидела какая-нибудь недалёкая медсестричка.
Повезло.
— Минуту… Да, мисс, несколько часов назад привезли некого Хантера Райта с ножевым ранением. Это он?
— О, боже, да, — волнение даже не пришлось изображать, оно клокотало под кожей. — Как он?
— Вам лучше приехать лично, мисс, и предъявить документы, — строго отчитала женщина. — У него довольно тяжёлое состояние, большая кровопотеря.
— Он жив? — вышел какой-то жалкий, слабый писк, и Гвен зажмурилась, потому что уход от прямого ответа значил только одно.
— Конечно, жив. Как только переведут в палату, можно бу…
Быстро сбросив вызов, она не стала слушать дальше. Облегчение разливалось по телу, наконец-то согревая конечности и растапливая лёд, а искорка стала стойким, уверенным огоньком.
Жив. Главное — живой, сукин сын. Предательская слезинка оставила мокрую дорожку на щеке и тут же была стёрта кулаком.
Впервые Гвен была рада провалу и не могла сдержать улыбки.
* * *Хантер понял всё моментально. Как только лезвие вошло под рёбра, а Гвен спешно вскочила с кровати. Вот она, Леди в чёрном, во всей своей красе. Если сейчас же она не убедится, что жертва мертва, то не стоило исключать вероятности: вытащит нож и нанесёт ещё пару ударов, и тогда ему точно не выжить.
Поэтому всё, что ему оставалось: убедительно сыграть свою смерть. Он не шевелился, пока не услышал хлопок закрывающейся двери. И только тогда позволил себе глухо простонать от боли.
— Долбанная сука…
Зажимая рану, Хантер заставил себя сползти на пол. Профессионалка, мать её! Оставила лезвие со своими пальчиками, за решётку захотела?!
Мысленно чертыхаясь, он жмурился от противного ледяного железа в теле и пытался подползти к окну.
Чуть-чуть. Совсем немного. Умом понимал: гораздо безопасней, когда нож внутри, так меньше кровотечение. Неужели это не случайная ошибка, а оставленный ему шанс? Как и место удара, как и не такое уж большое оружие.
Думать получалось плохо, когда боль туманила рассудок. Но это не первый подобный случай. Он привык
