Искупление - Лизавета Мягчило
— А Саша со Жданом уже дверь новую ладят, ой и довольное у Сашеньки лицо. Словно не работой занят, а с девками через костер пляшет.
Пальцы Агидель поспешно разжались на его майке, но парень все еще чувствовал приятные мурашки на ребрах в том месте, где его касалась рука ведьмы. Пытаясь скрыть неловкость, он потянулся к инвалидной коляске. Василько ловко подхватил его под руки, быстрым движением усадил в кресло. И это не показалось чем-то унизительным, не принизило достоинство, хотя с любым другим Елизаров почувствовал бы себя ущербным. Славик благодарно кивнул, и замер. Расходиться не хотелось. Ведьма тоже медлила, с несвойственной ей робостью отряхивала травинки, прилипшие к подолу платья, переступала с ноги на ногу. Пока губы Василько не растянулись в понимающей усмешке, в невыразительных голубых глазах плясали черти:
— Вижу, любы вы друг другу, так может я один до Саши прогуляюсь, с дверью подсоблю? А вы в поле посидите, приласкаете друг друга, понежитесь.
Агидель смело первым же порывом ветра. Девушка презрительно фыркнула, вздернула подбородок с надменным «Вот ещё…». И стремглав ринулась прочь. Развевались на ветру рыжие вьющиеся пряди, легкими волнами вокруг круглых бедер вилось легкое платье. Из груди сам собою вырвался низкий радостный смех, Елизаров растер шею, развернул коляску в сторону деревни. Пожав ему руку, рыжий сноровисто обернулся воробьем и оглушающе громко чирикая полетел почти у самой земли.
Когда ведьма метнулась в сторону леса, её шея и щеки пылали так ярко, что за краснотой этой скрылась россыпь веснушек. Для него это было лучшим ответом.
До избы Елизаров добрался быстро. Словно не болели воспаленные разодранные ладони под плотно зажатыми побуревшими от сукровицы бинтами. Внутри было удивительно легко и тихо.
Саша и Ждан уже сколотили крепкую дубовую дверь и прилаживали её к дверному косяку при помощи кованой жиковины[2]. Услышав скрип калитки, оба повернулись, кивнули приветствуя и продолжили работу. Славик замер у ступеней, помочь он уже ничем не мог, а мельтешащая под ногами коляска только сбивала бы с работы.
— Красиво выходит. — Глядя на их труды, парень не слукавил — дверь встала как влитая, а остроконечные жиковины с мягкими завитками соцветий украшали солнечную избу. Прикрепив нижнюю петлю, Саша отошел назад, сдул прилипающую ко лбу светлую прядь, ловким движением скинул пропитанную потом майку. Взгляд Славы тут же скользнул по перебинтованным ребрам Бестужева, зацепился за бурое пятно успевшей подсохнуть крови. Брови сошлись на переносице. — А это что за производственная травма?
Ждан обернулся, в глазах зажегся настороженный интерес.
— Вот же… А я даже не заметил. Ты как работал-то всё это время? Сказал бы, что плохо себя чувствуешь, я бы другого помощника нашел.
Бестужев невозмутимо передернул загорелыми плечами, наклонился за следующим тонким гвоздем, собираясь приладить дверь снизу, рука украдкой растерла бинты рядом с кровавым пятном.
— Ерунда, я на ваш скотомогильник наткнулся, подвернул ногу и поцарапался о кости. Кто вообще придумал его там обустраивать?
Скотомогильник? Что он там делал? Елизаров выпучил глаза, вопросы тянули его за язык, кусали, вертелись в голове и сбивались в неровные кучи. Сколько кругов он проехал по Козьим кочам за эти дни, разве попадалось хоть что-то подобное? Почему и куда вынесло Саню из девичьего хоровода, в котором друг видел его последний раз?
В замешательстве был и Ждан. Вытер грязные, перемазанные петличным маслом ладони о край широкой бурой майки, с нажимом почесал гладко выбритую щеку.
— Погоди-ка, что тебя туда понесло?
— Как что? — Бегло взглянув на мужчину, Саша примерился и первый раз ударил молотком, вбивая гвоздь в нужный паз. Отошел, рассмотрел, ровно ли стоит жиковина, вернулся обратно к работе. Озадаченный Ждан стоял рядом, забывая придержать внушительный кованый элемент. — Прогуливался, набрел. Я думал, что вы скот по своим дворам хороните, или собакам потроха скармливаете, что там от костей останется? Шел себе и вот…
Саша неопределенно махнул молотком в сторону перебинтованного живота, молча продолжил работу. Только плечи как-то странно напряглись, движения стали резкими, хищными. Каждый удар молотка сильнее другого, пальцы придерживающей жиковину руки побелели от напряжения. Что-то не так, Елизаров заехал по пандусу на порог, попытался пристроить коляску рядом со Жданом. Мужчине пришлось спуститься на одну ступеньку, уступая ему место. По лицу Бестужева не разобрать, непроницаемое и сосредоточенное, оно никак не вязалось с невозмутимым голосом, это заставляло теряться в догадках. Спросить о чем-то напрямую рядом с мужчиной Славик не решился: если Саня юлит, значит это для чего-то да нужно. Ждан ничего дурного не заметил, продолжил беседу.
— Да, не подумал бы я, что ты такие тропинки для прогулок предпочитаешь. Мы и место-то это выбрали, потому что отдаленное, за оврагом крупным. Там падаль волки растаскают и у деревни ошиваться не станут.
— Ну так вы с тушами туда ходите, а я налегке гулял, интересно было спуститься, зацепиться там есть за что. Ждан, а как же вы спускались? Неужели не было проще просто вытянуть трупы куда-то по равнине к болотам?
Мужчина пожал плечами, вернулся к работе, подал очередной гвоздь через голову сидящего рядом Елизарова.
— Так в оврагах поветрием смрад на деревню не понесет, ты же видел котлован с останками? Природный он, никому лопатой махать не пришлось. Растащат что волки, так сами до белизны кости обглодают. Первый раз пьяный Кузьмич туда свалился, когда ежевику искал. Чуть хребет не переломал, как нашли его, упитого в труп, смекнули, как сподручно место это использовать можно. За Белясовым полем мягкий спуск есть, чуть дальше пройтись, но зато кости не перемелешь. — Помолчав немного, он усмехнулся, скосил многозначительный взгляд на Сашу. — И брюхо о кости не пропорешь.
Тот вежливо улыбнулся в ответ, покивал, посетовал на собственную беспечность. Скоро работа подошла к концу, мужчины убедились, что дверь хорошо входит в косяк, не скрипит и не проседает. Попрощавшись, Ждан закрыл за собой калитку на мелкий крючок, а Саша помог перебраться Славику через порог, поспешно вошел в избу следом. Любопытство уже обглодало каждую жилу в теле Елизарова, пальцы нетерпеливо барабанили по подлокотникам. Не был Саня на кладбище
