В чужом клане - Валерия Веденеева
Мой вопрос заставил дану сперва недоуменно заморгать, а потом засмеяться.
— Какие странные вещи вы говорите, дан Рейн, право слово. Никакое зло не посмеет прийти в место, осененное благодатью Небесных Лисиц. За неделю фестиваля не будет прорывов демонов, никто не умрет от болезней, яда или ножа, не будет ни воровства, ни ограблений.
Я хотел было сказать, что это слишком похоже на сказку, но не смог. Умиротворение и тихая радость пронизывали все вокруг, и сейчас я действительно был готов поверить словам даны Юстины. Даже нет, не так — я не просто был готов поверить, я им верил.
— Мы пойдем на центральную площадь, там выступает труппа вана а-Корака! — сообщил Зайн, выскочивший откуда-то из бокового прохода, и я подумал, как хорошо, что в мои обязанности не входило следить за мальчишкой. Он и прежде был непоседой, но с момента, когда мы вступили под крышу центральной резиденции, в него словно вселился неупокоенный дух вечного странника, сейчас ограниченного стенами замка. За то время, что дан Лезар прочитал письмо от Аманы, познакомился со мной и пообщался с десятником, Зайн успел обежать весь замок, побывать во всех незапертых комнатах и даже узнать программу фестиваля.
— Эта труппа чем-то знаменита? — спросил я.
— О, они одни из самых лучших лицедеев в империи, — дана Юстина расплылась в довольной улыбке. — Знаю, что их звали на фестиваль в столицу, но они выбрали нас. Никто не ставит Священные Пьесы так достоверно, как актеры а-Корака! Вы сами поймете, дан Рейн. Когда они выступают, смотришь и веришь их каждому жесту и слову…
* * *
Я смотрел и верил их каждому жесту и слову…
Это было странное раздвоение. Часть меня помнила, что это всего лишь пьеса и что актеры говорят заученные наизусть реплики, делают отполированные временем жесты, меняют выражения своих лиц так, как это требуется сюжетом. Но другая часть меня ощущала радость и гнев, обиду и счастье, разочарование и веселье, будто бы все было взаправду.
Сейчас актеры разыгрывали самую знаменитую, как сообщила мне дана Юстина, из Священных пьес, посвященную маленькой небесной лисице, случайно упавшей на землю и потерявшейся среди человеческого моря. И вот братья этой глупой лисички тоже спустились с небес, уже по собственному желанию, чтобы найти ее и вернуть на законное место. И там, где эти лисы проходили, падали старые правители и поднимались новые, случались великие катастрофы, разгорались и гасли войны… Вот только конец у пьесы показался мне слишком резким и неоправданно, учитывая все прежние трагедии, счастливым, когда взрослые лисы, уже отчаявшись, вдруг совершенно неожиданно нашли потеряшку и все вместе вернулись на Лисьи Небеса.
Еще меня удивил тот факт, что пьеса называлась «Священной». Как по мне, так кроме нескольких кратких упоминаний Пресветлой Хеймы, которая даже ни разу не появилась на сцене, и естественного присутствия небесных лисиц, ничего священного в пьесе не было.
Я ожидал услышать философские размышления, велеречивые напутствия и пафосные признания, думал, что вынесу из увиденного какие-то моральные уроки — не то, чтобы они мне были нужны, но это представлялось логичным. Однако пьеса оказалась наполнена коварными убийствами, предательством и обманом, а правители выглядели как жестокие тираны.
Если же моральный урок заключался в том, чтобы показать духовную разницу между людьми и небесными лисами, то… этой разницы я тоже не увидел.
Лисы вели себя как люди.
Впрочем, сходство было не только в поведении.
Актеры, игравшие лис, носили лисьи маски, но как шепнул мне десятник, то ли назначенный моим гидом, то ли решивший им стать добровольно, «на самом деле все лисы выглядят как люди».
Я вновь обратил внимание на сцену — Священная Пьеса закончилась и актеры, получившие заслуженные овации и собравшие множество звонких монет, начали исполнять новую пьесу, или, скорее, короткую забавную сценку из обыденной жизни про хитрую служанку, пройдоху-купца и простоватую дану, которую все так и норовили обвести вокруг пальца.
И я смотрел и опять верил — жесты, мимика, интонации, все было подобрано в совершенстве. Эти лицедеи действительно были одними из лучших, если не самыми лучшими, в стране. И чем дольше я смотрел, тем четче передо мной вырисовывалась одна идея.
Когда сценка закончилась и стражники начали оглядываться в поисках бочек пива, которые предприимчивый народ уже выкатывал на площадь, а Зайн потащил десятника к открытым ларькам, где продавали сладости, я махнул рукой, показывая, что задержусь здесь, а потом обошел сцену и оказался с противоположной стороны, где лицедеи уже собирали декорации.
— Я хотел бы поговорить с ваном а-Кораком, — сказал я ближайшему ко мне человеку, молоденькой актрисе. Та моргнула, а потом неожиданно фыркнула.
— Я бы тоже хотела поговорить с дедушкой, но он уже пять лет как мертв!
— Тогда кто глава труппы?
— Вана а-Корак, — и актриса указала на величавую матрону, стоявшую немного в стороне и руководившую сборами. Я помнил ее, она играла в обоих пьесах. И даже нет, не играла, жила.
Услышав свое имя, она повернулась к нам, вопросительно поднимая брови.
Что ж, высказать свою идею прямо сейчас было ничуть не хуже, чем в любое другое время…
— Итак, вы желаете, чтобы я либо иной опытный лицедей из нашей труппы научил вас… притворяться? Я все верно поняла, юный дан? — мы стояли сейчас в стороне от основной группы актеров, шум сборов перекрывал посторонние звуки, и я надеялся, что наш разговор никто не слышал. Хотя, если вана даст добро, вряд ли это надолго останется тайной для ее людей.
— Да, все так.
— Но зачем вам?
Я вздохнул.
— Я устал от того, что все мои мысли можно прочитать по лицу. Надоело быть открытой книгой.
— И вы полагаете, что за неделю сможете освоить искусство, на которое у нас ушли годы? — насмешки в голосе матроны не было, только искреннее недоумение.
— Что смогу освоить, то смогу, — отозвался я.
Конечно, я не рассчитывал превратиться в настоящего лицедея, но мне надо было научиться носить хотя бы нейтральную маску, подобную той, что сидела как влитая на большинстве аль-Ифрит, когда они не желали выдать свои чувства.
Матрона задумалась.
— Каждый вечер мы выступаем, днем у нас репетиция, но я могу выделить время для вас утром. Рано утром. Юному дану придется пожертвовать сном.
— Юный дан пожертвует, — согласился я.
Мы обговорили место — гостиницу, в которой труппа остановилась; время; оплату. Должно быть, «юный дан» не выглядел богачом, поскольку запрошенную матроной сумму я вполне мог себе позволить.
Когда мы закончили разговор, толпа перед сценой уже вся рассосалась. Чуть дальше музыкант играл на скрипке веселую мелодию и народ, не стесняясь, вовсю плясал. Каблуки кавалеров выбивали дробь на каменной мостовой, взлетали в вихре нарядные юбки дам, взрывами доносился веселый смех.
Вечернее ощущение благости лишь усилилось, но спокойное расслабленное довольство жизнью сменилось на более яркое, живое, заставляющее кровь быстрее бежать в жилах.
Интересно, я умел танцевать?
Должен был.
По идее.
Как там сказала Амана? «Веселись»? За свою недолгую новую жизнь я даже и не пробовал, как это, если не считать сражений с демонами, монстрами и Безлицыми. Хотя что-то мне подсказывало, что подавляющее большинство людей не посчитает такое времяпрепровождение весельем.
Я огляделся по сторонам, а потом ноги сами понесли меня к танцующим. Стоило попробовать то, что весельем считали обычные люди.
Глава 23
Танцевать, как выяснилось, я умел.
Вот моя рука обвилась вокруг талии незнакомой черноволосой девушки, которая в этом круге танца оказалась рядом. Я прижал ее к себе, оттолкнул, раскрутил так, что ее длинные юбки взлетели выше колен, поймал снова.
Еще, еще и еще.
Воздух пульсировал весельем и энергией, девушка вдруг заливисто рассмеялась, и я тоже заулыбался, без причины, просто так.
Потом мелодия танца изменилась, и я каким-то образом понял, что это означает перемену партнеров. И действительно, через пару мгновений черноволосая девушка оказалась рядом с другим кавалером, а передо мной появилась фигуристая блондинка. Рассыпанные по ее лицу веснушки в свете фонарей будто отливали золотом, и таким
