В чужом клане - Валерия Веденеева
— Каждый надеется, что уж он-то точно окажется исключением и что его-то точно не обманут, — сказал я то, что казалось мне очевидным.
Амана остановилась и бросила на меня быстрый внимательный взгляд.
— Пожалуй, ты прав. Наивность либо гордыня и самоуверенность… Рейн, ты ведь пришел не просто так и не чтобы поговорить о нихарнах. Хотел о чем-то у меня узнать?
Я встряхнулся, переводя мысли в другое русло.
— Нет, не узнать. Хотел кое-что тебе рассказать.
Этой ночью, после ухода советника, да и потом, утром, я думал и думал, решая, как лучше поступить. Рассказать ли аль-Ифрит обо всем, что произошло, скрыть ли какую-то часть, скрыть ли все… Хотя нет, все скрыть точно бы не получилось — повреждения, нанесенные моим покоям, требовалось как-то объяснить. В итоге я пришел к выводу, что разговор с советником передам полностью, а про Башню промолчу. Амана и прежде представления не имела, что я мог разговаривать с Башней мысленно и уж тем более, что мог посылать проекцию сознания.
— Активируй защиту от подслушивания, — попросил я, и лицо Аманы тут же стало очень серьезным. И оставалось таким все то время, что продлился мой рассказ.
Глава 22
— Амран, гигантский белый паук, способный превращаться в человека, — повторила Амана мое описание и задумалась. — Нет, никогда не слышала. Советник прав в том, что это очень редкий демон.
— А что ты скажешь обо всем остальном? — спросил я.
— Скажу, что советник — редкостный ублюдок! — ответила она резко, и я подумал, что и не припомню, когда слышал от нее такое грубое ругательство. — Это же надо додуматься — намеренно спровоцировать демоническую одержимость! Он подверг опасности и тебя, и всех обитателей замка.
— И себя тоже, — добавил я ради справедливости.
— Если бы ты его убил, это было бы заслуженно! — отозвалась она возмущенно, но потом со вздохом добавила: — Хотя хорошо, что не убил. Мне даже представлять не хочется, как бы мы оправдывались перед императором за труп его приближенного.
— А насколько реалистична ситуация, которую он описал — что, мол, и сектанты, и алхимики, и Бездна знает кто еще попытаются меня похитить или убить из-за редкого демонического наследия?
Амана поморщилась
— Боюсь, что реалистична. Белые секты убивают потомков демонов до второго колена, иногда даже и до третьего, причем в первую очередь тех, чьи демонические прародители были по-настоящему опасны. Нас, аль-Ифрит, уже не трогают — наша кровь слишком разбавлена и по их учению опасности не несет, но полукровок и квартеронов они считают врагами человечества.
Насчет Алхимиков — было немало скандалов, когда ради своих экспериментов они поступали вопреки законам империи. Десять лет назад, когда их поймали на нарушении прямого запрета жрецов Пресветлой Хеймы, всю гильдию вообще едва не распустили. До меня доходили слухи, что в некоторых исчезновениях потомков демонов, в которых обвинялись белые секты, на самом деле были виноваты именно Алхимики.
— А что насчет условия советника — заставить меня выполнять непонятные задания в обмен на его молчание?
Амана вздохнула.
— Ты поставил ограничения, значит, в случае чего сможешь от заданий отказаться. Кроме того, он упомянул, что это в будущем, а будущее — вещь неопределенная.
— Например, сегодня советник жив, а завтра он разозлит кого-нибудь навроде Костяного Короля, и уже умер? — предположил я оптимистично. Исходя из того, что я успел о советнике понять, тот умел создавать себе врагов еще лучше, чем энхардцы.
Амана рассмеялась.
— Да, вроде того. В общем, поживем — увидим. Но пока что, — ее лицо вновь стало серьезным, — пока советник здесь, тебе лучше из замка уехать. Сейчас он в Холодном Доме, решил сам допросить всех, причастных к прорыву демонов, но кто знает, что придет ему в голову завтра.
— Уехать куда? — поинтересовался я. Сама идея была здравой, и я только пожалел, что она не пришла никому из нас в голову вчера вечером.
— В главный город на наших корневых землях, Броннин. Помнишь, мы проезжали мимо него?
— А он не слишком близко? — я, конечно, надеялся, что уничтожение пауков лишило советника возможности выследить меня напрямую, но кто знает, на что способны маги с десятью камнями.
— Близко, — согласилась Амана, — но сегодня там как раз начинается фестиваль Лисьей Недели, а советник известен тем, что категорически отказывается даже приближаться к местам, где они проходят. За все время он посетил подобный фестиваль один-единственный раз и только потому, что ему приказал император, так что добровольно в течение ближайшей недели он в Броннин не явится.
О Лисьей Неделе я помнил — еще бы мне было не помнить, если Зайн восторженно болтал о ней каждый раз, когда мы встречались.
— Что мне там нужно будет делать?
Амана улыбнулась.
— Гуляй по городу, смотри представления, знакомься с новыми людьми, веселись.
Хм, звучало вроде бы не слишком сложно.
* * *
К Броннину мы подъехали уже в сиреневых сумерках. Мы — это группа из пяти стражников и Зайн, который должен был поехать на фестиваль завтра, но выпросил у Аманы разрешения отправиться сегодня, с ночевкой.
— Броннином по трехлетней ротации правят Младшие семьи аль-Ифрит, которые живут в городе, — рассказывал между тем десятник. — Сейчас в центральной резиденции проживает семья дана Лезара, там вы и остановитесь.
Город мне понравился — и широкими чистыми улицами, выложенными ровными плитами, и домами с красной черепицей на крышах, с цветочными узорами, вырезанными на деревянных ставнях, с живыми вьюнами, ползущими по стенам домов. Мне понравилось фонари, ровно освещающие мостовую, и понравились люди, как спешащие домой, так и неторопливо прогуливающиеся и глазеющие по сторонам.
В этих людях не было ни подозрительности, ни напряжения, ни надоедливой назойливости, лишь легкое доброжелательное любопытство…
Что-то подсказывало мне, что такая расслабленная приятная атмосфера была нехарактерна для других городов, да и для этого, возможно, тоже. Над всем городом сейчас будто нависло невидимое пушистое облако удовольствия и радости жизни. Даже запах… Я не знал, как должно было пахнуть в городах обычно, но сейчас воздух пронизывали нотки сладости и свежести, которым я пока не мог подобрать названия. Так пахли какие-то цветы, деревья, трава? Или же то был запах дорогих благовоний, слабый и еле уловимый?
— О, как же я люблю Лисью Неделю, — вздохнул десятник и с видимым наслаждением втянул в себя воздух. — Каждый раз будто сам на Небесах побывал. — Потом его обычно суровое лицо расплылось в блаженной улыбке: — Нигде так хорошо не славят лис, как в нашем Броннине, дан! Сами увидите.
По мере того как мы все ближе подъезжали к центральной резиденции — которая оказалась небольшим замком, окруженным высокими стенами и расположенным на холме в западной части города — людей на улицах оказывалось все больше, а ароматы в воздухе все более насыщенными, пьянящими. Даже сама ночная темнота, хоть и разгоняемая светом фонарей, будто изменилась, стала прозрачнее. Теплота летней ночи ласкала кожу бархатными лапками, а когда налетал легкий ветерок, казалось, что это лисий хвост скользит по лицу и обнаженным рукам…
Мне вспомнились слова Аманы о советнике, избегающим лисьих фестивалей. Почему он поступал так? Как он мог не любить это тепло, сладость и нежность, эту радость жизни, сейчас пронизывающую все вокруг?
И ведь то, что я видел и чувствовал, было самым началом фестиваля.
Ни дан Лезар, ни его семья не выказали ни удивления, ни недовольства нашему появлению. Более того, казалось, оно их искренне обрадовало. Хотя, может и так. Чем ближе подступала полночь, тем счастливее выглядели люди вокруг меня и тем большее довольство жизнью ощущал я сам.
Казалось, ничто не могло поколебать это чувство, пока, надоедливой мошкой, ко мне в голову не закралась мысль о демонах. Вернее, получилось так, что некоторое время, ожидая хозяев, я рассматривал в окно внутренний двор и башню, служившую здесь Холодным Домом, а ее вид потянул за собой цепочку мыслей — о прорыве демонов, о предателях, о многих и многих погибших, пусть не в клане аль-Ифрит, а в других.
— Дана Юстина, — как можно более вежливо перебил я супругу дана Лезара, которая порхала — подобрать другое слово я просто не мог — перед нами по коридору, ведущему в главный зал, показывая то на очередную картину, то на чем-то знаменитую вазу, то на побитый молью гобелен, не выброшенный лишь потому, что его вышивала дочь основателя клана. —
