Рыжая обложка - Иван Михайлович Миронов
– Пап, мы же не на этом корыте поедем? – Митя надеялся, что это все шутка, и сейчас за ними приплывет нормальное судно, но раздраженное лицо отца говорило об обратном.
– Баулы оставляем. Берем только самое нужное, – к разочарованию Мити отрезал папа.
С машиной, как и с большей частью вещей, пришлось попрощаться. Митя изначально не брал много шмотья, но вот Ленка закатила истерику. Достаточно объемный пакет ее игрушек никак не соответствовал габаритам «морского корыта».
– Лен… Ну ты что… Вещи наверняка потом привезут. Ты, что ли, не веришь мне? – пытался угомонить Митя сестру. Но девчушка не сдавалась.
– Нет! Домой хочу! Домой! – запротестовала двенадцатилетка.
Мать мялась в стороне, перебирая вещи в сумке и бросая время от времени нервные взгляды на мужа. Отец стиснул зубы так сильно, что, казалось, Митя услышал их скрип. Лена даже не успела вздрогнуть, как отец подлетел к ней и прямо в ухо заорал:
– Если не заткнешься, я спалю все твое барахло! Я – глава семьи, мне следует подчиняться!
Уже более спокойным голосом он добавил:
– Ты уже достаточно большая, чтобы обойтись без игрушек!
Лена застыла столбом. Не от неожиданности, а от осознания, что будет дальше, если она не успокоится. Страх перед оплеухой и правда заставил ее забыть о плюшевых медведях и кроликах. В итоге единственным, что она потащила с собой, стал рюкзак с русалочкой Ариэль.
Пока лодка резала носом волны, держа курс на Рай, внутри Мити все сильнее нарастало гнетущее чувство. Мама продолжала раскусывать большой палец, игривая обычно Лена молчала, а Капитан «консервы» только и делал, что отпускал нелестные комментарии в сторону Мити. В особенности его раздражали длинные светлые волосы пацана:
– Т-ц, что за парни пошли. Под девочек косят. Ты, что ли, хочешь, чтобы тебя поимели?
Вместо того чтобы язвить в ответ, Митя искал поддержку в глазах отца, но тот, пропуская все мимо ушей, смотрел на приближающийся клочок земли. Издалека он мог сойти за крепость злодея. Чернеющие на фоне грозового неба утесы делали остров идеальным пристанищем темных сил. Митя уже решил, что за склоном в самом деле покажутся каменные стены с бойницами, но сквозь утреннюю дымку проглядывались только выцветшие стены бараков.
Это место точно не могло бы быть Раем.
***
Вслед за семьей Мити на остров прибыли контейнеры. Продолговатые боксы из гофрированного металла выстроились уродливыми рядами вдоль мыса. Когда Митя подходил к ним ближе, он будто бы оказывался в храме. Дело было в запахе. В сладко-пыльном аромате ладана.
– Мы заживем здесь, как короли. Это будет наш остров. Наш остров, сын, – сказал отец, смотря на стальных монстров. Митя съежился. Его подташнивало от запаха, идущего от кожи отца. – Посмотри на меня, – белки глаз папы были красными. По слогам его губы вновь произнесли: «На-ше». Митя опустил голову. Мелкие рачки копошились в ногах, и папа будто бы намеренно давил их тяжелыми ботинками.
Если в этом храме Митя чувствовал себя лишь прихожанином, то отец считал себя первосвященником. Или богом. Жителей острова – маргиналов, которым было от чего бежать – он прозвал «Потрошками». Рассказывал, что кто-то перешел дорогу бандитам, а кто-то задолжал слишком много будучи одним из них. Выживали на острове они только благодаря редким «подачкам» друзей с континента и рыболовству. Рыболовство… Митя предположил, что в этом и заключалась причина серо-зеленого цвета лиц местных. Пропавшей рыбой несло от их лохмотьев, их ртов.
Каждый раз, когда потрошки видели Митю, а Митя видел их, никто не думал делать шаг навстречу. Митя вспомнил Капитана-мертвеца, старика с обвисшей кожей и похотливыми глазами. Эти «Потрошки» были другими. На их изможденных и одновременно пухлых от алкоголизма лицах читалось лишь безразличие. От них веяло гибелью. «Как может живой заговорить с призраками? Но…» – думал Митя, в то время, как рука отца на его плече становилась тяжелее.
– Я стану здесь мессией. Стану их надеждой. Они полюбят меня…
«…как тогда живой может оказаться на острове смерти?»
Даже попытки оживить постройки острова были равносильны реанимации мертвеца. Под слоящимися слоями краски, трухлявое дерево загнивало. В нем копошились жучки. Оно рассыпалось. Дом, куда заселилась семья Мити, был не лучше. Он располагался на утесе, в стороне от обиталищ местных жителей. Наверное, когда-то он принадлежал управляющему, который с высоты смотрел за россыпью бараков у берега. Но вид на белеющие от соли скалы был единственным, что делало его лучше остальных жилищ.
Стены здания накренились в сторону обрыва, будто бы еще немного – и его стальная крыша соскользнет вниз. Разваливающийся пол словно кричал от боли, когда нога попадала не на ту половицу. А от многочисленных трещин было постоянно сыро, и запах плесени въедался в кожу за минуты.
Мама Мити и раньше не отличалась здоровьем, дом же высасывал из нее последние остатки. Ее «беспокойство» только возрастало. Ни с того ни с сего она могла замереть. Лишь бормотала «За что… за что…» Лена прижималась к ней в надежде согреть озябшие руки, но женщина продолжала смотреть в пустоту.
– Мы умрем здесь. Не вернемся, – однажды сказала мама за ужином. Лена, сидящая рядом, вздрогнула. Митя увидел, как дрогнули ее маленькие ручки, и вилка чуть не выпала. Он вовремя сжал локоть сестры.
Отец ничего не ответил. Лишь продолжил разрезать на кусочки жареного окуня.
«Скррр-скрр…» – нож скрежетал о тарелку все громче и громче.
«Скр-срк…»
«Скр-срк-срк…»
«Скр».
Нож замер. Как и Сердце Мити.
Отец протянул мускулистую руку через стол. Его толстые, неухоженные пальцы погрузились в жидкие волосы жены. Только лишь затем, чтобы сжаться в кулак.
Секунда – и лицо мамы впечаталось в стол. Тарелка под ней раскололась на кусочки. Брызнула во все стороны кровь.
Лена завизжала. Приборы разлетелись в разные стороны. Затем дрожь от нового удара снесла со стола и тарелки. Отец все еще не проронил и слова.
«Ува-ууа», – застонала мама, словно младенец. Десяток кусочков рыбьих костей и белого фаянса впились ее в лицо. «Па-ууаа-гиитее». Ноги Мити двинулись рефлекторно. Почти силком он вытащил ревущую Лену во двор.
Девочка не прекращая визжала «Мама! Мама!», и Митя зажимал ее тоненькие губы, чтобы как-то приглушить этот крик.
– Нельзя нам туда! Только хуже будет!
Единственным, что могло их отвлечь, был повидавший жизнь приемник. Правда, радио выдавало дикую смесь клиппинга и
