Рыжая обложка - Иван Михайлович Миронов
– Нет, нет, милая, это не то, что ты подумала, я не собираюсь бить тебя. Я не изверг. И молоток вовсе не для этого. Но тебе придется взять себя в руки. Я уберу кляп, а ты постарайся не кричать. Ты сможешь?
Не может. Она продолжает в панике извиваться, пытаясь оказаться как можно дальше от покрытого темно-коричневыми пятнами молотка и совершенно безумного Кеши Краснова.
– Хорошо, тогда успокою тебя я.
Он выходит и возвращается с сине-белой бумажной упаковкой в руке. Варя, фармацевт дежурной аптеки, моментально узнает коробочку.
– Это Фенобарбитал, – радостно сообщает Кеша, выковыривая таблетки из блистера, – но я называю его КеноБарбитал.
Кеша деланно смеется, его застывшее от бесчисленных операций красивое лицо не в силах выказать никакой радости. Подойдя к Варе, он вцепляется своей узкой ладошкой ей в горло и вынимает тряпку у нее изо рта.
– Кушай, милая. Тебе сразу станет легче.
Он пытается дать ей таблетки, но не может разжать челюсть. Тогда он хватает молоток и, развернув гвоздодером к зубам, капризным голосом заявляет:
– Барби, сейчас же открой свой рот!
Он замахивается и… она разжимает челюсть.
– Тварь, – выдыхает она ему в лицо остатком воздуха в легких.
– Ты скоро изменишь свое мнение.
***
Барби улыбалась. Человеческая боль постепенно отступала, а в голову просачивался розовый туман. Бедра уже почти не болели.
Кен оказался прав. Она изменила свое мнение, пусть и не сразу. Лечение – дело не одного дня, но правильно построенная терапия, как психологическая, так и медикаментозная, может творить чудеса.
И, конечно же, хирургия.
Она помнила свою первую операцию – удаление зубов мудрости пассатижами. «Чтобы скулы выделялись», – сказал тогда Кен. Когда это было? Месяц назад? Два месяца? Год? Время для нее превратилось в жиденький кисель. Но она помнила, как боль, словно поплавок, то уходила на дно, пряталась, то внезапно выпрыгивала на поверхность, поблескивая яркими цветами. Тогда она боялась боли.
Потом пришли сны. Барбитуратовые сны для Барби: яркие, безболезненные. Пластиковые. Во снах она стояла в своем невероятном Доме мечты® перед зеркалом, любовалась гладкой, не знающей увядания, красотой своего нового тела и горячо благодарила милого Кена, который разглядел в гусенице будущую бабочку и обернул ее в кокон, чтобы помочь преобразиться.
И когда он бил ее мухобойкой, чтобы обвисшая после его строгой «диеты» кожа пришла в тонус, она благодарила его. И когда неделю назад он с помощью скальпеля пытался уменьшить ее «жопкины ушки», чтобы она соответствовала нужным стандартам, она благодарила его.
Боль гораздо легче переносится, когда это боль выздоровления. Боль преображения. Она не могла дождаться, когда эта бессмысленная тварь, Варя, сгниет и не будет мешать счастью Барби. Пластик не будет болеть. Пластик не будет гнить. Пластик не будет…
Барби провалилась в розово-фиолетовый мир. Она снова оказалась в своем Доме мечты®. Вот пластмассовое трюмо с расческой и пудреницей, а вон там – роскошная пластмассовая ванна с гидромассажем. На первом этаже спуск прямо в бассейн. И никаких лестниц.
Почему-то в этот раз, в этом сне, Барби ненавидела свой Дом мечты®. Она ходила из комнаты в комнату, и из-за каждой двери на нее бросались раздражающие цвета, душили ее, причиняли боль. Глупости, решила она. Раз у нее не было настроения оставаться дома, она могла идти куда заблагорассудится – она свободная кукла. Барби прошла через широкий холл и приблизилась к высокой входной двери. Подергала ручку. Заперто. Она принялась дергать изо всех сил за кольцо с головой льва, но дверь не поддавалась. Она со злости пнула ногой по двери, отчего по пальцам пробежала резкая боль.
Боль?! В ее сне не должно быть боли! Как она пробралась сюда?
Барби опустила глаза и обнаружила, что на ее пластмассовой ноге не хватает нескольких пальцев – они просто отвалились. Расстроенная, она открыла рот и…
***
…вскрикнула. Беспомощный звук впитался в кляп. Реальность залила розовый цвет багровым. Барби забилась на кровати, но ремни, которые теперь сковали и ноги, не пускали ее.
Кен сидел в изножье кровати и ошарашенно смотрел на Барби.
– Ты напугала меня, – с укором проговорил он.
Кен держал в руках заляпанный кровью кухонный топорик. Под левой ступней Барби лежала разделочная доска. На большом пальце ноги недоставало одной фаланги, на других не хватало по две. Глубокая борозда вдоль стопы говорила о том, что следующей на вылет была пятая, ведущая к мизинцу, плюсневая кость.
– Милая, прости, из-за всей этой чехарды я не успел сказать. Я купил тебе чудесные туфельки на каблуках, чтобы ты была самой прекрасной на свете куклой, но твоя нога оказалась великовата. Я сейчас, – он ударил топориком, и сухожилия отпустили кость, – все быстренько исправлю, – еще два мощных удара, и пластмассовая кость, покрытая пластиковой кожей, отвалилась. – Ну вот и готово.
Вокруг все было измазано искусственной кровью. Краснота залила доску, пропитала собой грязный матрас. Кен достал из белой коробки розовые «лодочки» на высоком каблуке. Барби сквозь невразумительную барбитуратовую боль все же отметила, что туфельки довольно милые. Кен поднес туфельку к окровавленной ноге и надел ее.
– Идеально, – удовлетворенно кивнул он и улыбнулся Барби.
Барби смогла ответить ему рассеянной улыбкой.
– Сейчас сделаю вторую ногу, и ты у меня будешь самой прекрасной Барби на свете. Прекраснее, чем все предыдущие вместе взятые.
Барби кивнула. Она долго дулась на Кена, что он похитил ее последней из класса, когда все остальные одноклассницы уже ушли на переработку. Но потом поняла, что все это была тренировка – Кен, трансформируясь из ботаника-заморыша с задней парты в самую красивую куклу-мужчину на свете, менялся сам и выливал из жидкого пластика свою любовь к ней, чтобы вместе они могли создать свой Дом мечты®.
Она жестом показала, что хочет что-то сказать. Кен вынул кляп. Потом, подумав, развязал ремни. Отпустил ее. Позволил принять решение. И она приняла.
– Я люблю тебя, Кен. И мне не терпится надеть вторую туфельку.
***
Вечером они смотрели «Барби» с Марго Робби и Райаном Гослингом. Кен больше не привязывал Барби: он доверился ей, и она не могла его подвести.
Сама Барби то проваливалась в розовое забытье, то выныривала оттуда в болезненное бытие. Фильм, который она знала наизусть, самым естественным образом вплетался в ее грезы, создавая картинку их будущей жизни с Кеном. Под светом игрушечного солнца они играли в бадминтон, кушали мороженое, выгуливали собачек и смеялись. Без конца смеялись, потому
