Капитаны - Goldy Circe
Не сумеют. Не успеют!
Катрина слепо лезет в сумку, доставая верёвку с крюком. Времени нет: с минуты на минуту колёса утянет в трясину ещё сильнее, и тогда попытка достать их поломает спицы и крепёж от давления. Без одного колеса фургон не сможет ехать, без двух — тем паче, а везти раненых в седле станет отправной точкой заочного приговора. Бишоп ощущает волну жара, с которой душа уходит в пятки. Кровь стучит в висках, разливаясь мелкой дрожью под кожей.
Не помня себя, Кáта пихает цельную петлю троса под переднюю луку — за неимением специального рога на седле — а затем спрыгивает на землю, моля Создателя, чтобы Бурун не решил кобыздиться именно сейчас. Трос ползёт змеёй за ней вслед, постепенно начиная натягиваться. Она заполошно залазит в сумку Александра, что ещё не вышел из стадии первого потрясения, и достаёт вторую верёвку. Сунув один конец товарищу, идёт к берегу. Бишоп слышит, как Алекс взволнованно повышает голос, возражая, как Натан кричит что-то невразумительное и навряд ли приличное, а Васкес, едва добравшийся до заднего края повозки, разбавляет шум реки чертыханиями, пытаясь совладать с напором Вальдо. Отметая всё в сторону, Бишоп спрыгивает в бурлящую реку.
Вода недоброжелательно пениться, захлёстывает её по бёдра и настойчиво пытается снести дальше по течению. Кáте приходится широко расставить ноги, чтобы обрести хотя бы малую устойчивость перед стихией; только после этого она начинает упрямо продвигаться дальше, пытаясь достичь застрявшей повозки. Поначалу ступни проваливаются в ил: чтобы совершить хотя бы малейшее движение лейтенанту приходится напрягаться изо всех сил. Ветер гонит крупные капли под косым углом, дождь усиливается, заливается сквозь плащ за шиворот, пропитывает рубаху; речная вода затекает в сапоги, голенища которых погребены под гладью Вальдо.
Войдя глубже, по пояс, Катрина фыркает, утираясь рукавом, когда очередная волна окатывает её почти что целиком. Сапоги скользят по дну, путаются в тине. Она чуть не падает, но успевает зацепиться за подпругу запряжённых в фургон лошадей. Удерживаясь за упряжь, Катрина начинает продвигаться более размашистыми шажками, и, наконец, достигает самого утопленного колеса. Верёвка с берега, зацепленная за седло, натягивается, когда Кáта продевает её за крепёж повозки и дергает, пытаясь дать понять Буруну приказ идти вперёд.
— Алекс, подсоби! — кричит она другу. Поднявшись на кóзла, продевает вторую веревку через другое переднее колесо. Тем временем, Александр, оставшийся на земле, подъезжает к коню и тянет того за поводья, подталкивая к действию.
Однако конь продолжает стоять, нетерпеливо востря уши вперёд — это видно даже с расстояния. Ерепениться, бьёт хвостом, как последний упрямец. Бишоп жмурится от досады: почему Буруну нужно артачиться именно сейчас? Она сбито выдыхает и пускается обратно, стараясь ступать тем же путём.
Берег шатается под ногами, когда лейтенант вскарабкивается на моховой ковёр. Покинув воду и ощутив резкий ветер, Кáта только сейчас смутно понимает, что вымокла в реке целиком. Но времени на раздумья нет. Бишоп заполошно кидается к Буруну.
— Миленький, хороший мой, ну пожалуйста! — от водной прогулки её накрывает усталость, сил на выдержку почти что не хватает, и Кáта слышит свой голос будто со стороны: натянутый, дрожащий и плаксивый. Уговаривающий.
Конь фыркает, ведёт ушами, прижимая мохнатые треугольники: явно недоволен и раздражён. Катрина отчаянно всхлипывает, злясь на себя. Если Бурун не поможет вытаскивать повозку, они не сумеют двинуться дальше. Любое промедление сейчас — фатально для раненых. Смертельно для Леви. А она не сможет жить дальше, зная, что любимый человек погиб из-за её же глупости, из-за неумения найти должный подход к собственному скакуну. Кáта чувствует нарастающее клокочущее недовольство, граничащее с отчаянием; тянет поводья, гладит лошадь по шее, пытаясь дать понять упрямцу, как это важно, уступить именно сейчас.
Внезапно — выше по течению — раздаётся встряхивающий грохот: Мику, Линну и Гергеру удаётся срубить загривки уже двух титанов и массивные туши падают в воды Вальдо, поднимая волну, устремляющуюся к повозке.
— Бурун, пожалуйста… — Кáта вытягивается в напряжённую струну. Её прошибает мелкая дрожь. Будто в забытьи, она отпускает повод и, шатаясь, отходит вперёд, вытягивая ладони к коню. Уговаривая, словно маленького ребёнка ступить шаг к матери. Шепчет одними губами: — Пожалуйста…
Это последний шанс. Алекс, Натан и Васкес перекликаются, координируя толчки, которыми они раскачивают повозку. Катрина, запальчиво молясь, манит Буруна к себе. И внезапно конь с усердием подаётся вперёд; недовольно всхрапывает, когда верёвка тянет его к реке, сильнее упирается копытами в землю и, напрягая жилы, тянет. Тянет.
— Умниц! Умница, Бурун! — сквозь слёзы смеётся Катрина. Она продолжает отступать по тракту — конь продолжает пытаться настигнуть её. Алекс тянет трос со своей стороны, Васкес страхует задник повозки, а Натан подхлёстывает запряжённых. И это даёт плоды: фургон, скрипя и переваливаясь, выкатывается, завершая переправу. Тяга верёвок спадает из-за преодолённого расстояния. Бурун ретиво гарцует, упирается мордой в плечо своего лейтенанта и прихватывает зубами зелёный плащ, жуя форменную ткань. Катрина цепляется за узду, обнимая упрямца, и смеётся, не веря свершившемуся чуду.
Васкес успевает перемахнуть берег за мгновение до бушующей волны, что наверняка бы смела и повозку, и лошадей. Солдат огульно смеётся и, в порыве радости, свистит, засунув пальцы в рот. Резкий звук действует отрезвляюще. По крайней мере, Бишоп выныривает из эйфорического дистанцирования, с содроганием понимая, что зря теряет время. Драгоценное и безвозвратное.
— Ноги в руки, пока тракт чист и просматривается! — из леса выныривает Мик. Он резко натягивает поводья, что его конь встаёт на дыбы. И всадник, и лошадь покрыты пятнами крови титана, что шипит под дождём и испаряется ввысь. Закариас выглядит измотанным, но, к счастью, не ранен. Линн и Гергер появляются следом — им повезло меньше, однако они ещё в состоянии держаться в седле.
Натан отвязывает тросы, что использовались для дополнительной буксировки. Катрина слепо вставляет ногу в стремя и ухватывается за переднюю луку. Подцепив верёвку, она сматывает её и выстрадано пихает в сумку. Её всё ещё трясёт от пережитого возбуждения, вылившегося в сущий адреналиновый криз. Стараясь дышать ровнее, она прижимается к загривку Буруна. До штаба осталось всего немного, и Кáта намерена вытерпеть это. Она ещё хочет посмотреть в глаза Леви, услышать его голос, а ещё — сказать, что любит его. Ради такого, Бишоп может стерпеть и холод, и усталость, и боль — многое. Слишком многое…
***
— Доктор Эйр, пожалуйста…
Кáта борется с желанием
