Сирингарий - Евгения Ульяничева
Сумарок только плечами повел. Сам бы хотел знать.
Задаток ему головной честь по чести отвалил, гаман изрядно потяжелел. От дела Сумарок не лытал.
Сивый всё бродил; шаги считал или искал чего. Сумарок же стоял над костями. Что-то его мучило, поклёвывало, покалывало. Был он дометлив а сейчас же будто смотрел и не видел.
Даже Глазок ослобонил, чтобы тот поглядел.
Узел. Узел присмотри.
— Погоди-ка, — остановил Сумарок кнута, взявшегося закрыть мешок.
Пригляделся к узлам. И признал — случилось ему в подмастерьях у скорняка трудиться. Узел скорняжный он накрепко запомнил. Кто вязал, тому явно не впервой кожу шить. А мясо снять? А подвесить?
— А ну-тка, сбери обратно. Помнишь, как уложено было? А что если не поднос сие? Что если... как опару на костях поставили? Да либо мы сняли до времени, алибо не взошло, закисло?
— Как куколка насекомная? — Сивый глянул, едва искру не высек.
Сумарок кивнул.
— Та-а-ак. Верные твои слова. Об заклад бьюсь — косточки тоже вороными скажутся. Кого думали вывести? Какого-такого складня ладили?
Сивый выпрямился, зашагал, хрупая снегом. Думал. Сумарок тоже умишком скрипел, шевелил губами. С костями, тем более вороными, кто бы осмелился возиться? А тут пестун нашелся, чаял вывести кого-то из страшненького куля.
Но кто? Сумарок в толпе Глазком смотрел — ни один сущ не мелькнул. Да и не впустила-выпустила бы борозда окрутничья, здесь злодей сидел. Под человековой личиной прятался.
Чтобы так мясо ободрать да мешок сшить да на дерево подвесить — и время нужно, и силы немалые.
Сумарок поднял глаза на головного.
— Где тут скорняжная лавка?
***
Лавка нашлась скоренько, но стояла запертая. Мастер либо веселился-праздновал, либо отсыпался. Сумарок сунулся к темному окну, прижался носом.
Сивый же тянул ноздрями воздух у крыльца.
Проговорил что-то негромко, себе под нос.
— Дверь отомкнуть надо бы, — прошептал Сумарок, оглядывая хитрое замочное устройство.
Собаку поставили, ишь. Видать, есть, что беречь.
Сумарок призадумался, как бы бережнее отворить-отомкнуть засов — собачью голову. Из лыка плетеная, с зубами гвоздяными, с глазами слюдяными...
Сивый же думать не стал. Оскалился, выщерился на псину, зарычал. Та и раскрыла пасть, отступилась.
В лавке Сумарок первым делом испугался чучела. Лупало оно глазами, качаясь на веревках, изображало неведому птаху.
— Темно как,- проговорил Сумарок.
— Что темно, ладно. Запах чуешь ли? Слиянный. Аккурат как с дерева снятый... Разложить не могу его, развязать.
Сумарок открыл Глазок. Тот в темноте всяко лучше разбирался. И вот — углядел женский прибор.
Скорнякова жена. Та, что дитя просила.
— Не один мастер живет. — Меж тем говорил кнут. Зацепил что-то в потемках, загремел, шикнул с досадой. — Слышишь? Баба у него есть...
Не один скорняк работал? У Сумарока от догадки даже голова закружилась.
— Двое их. Двое, как один. Мы потому и не можем понять, кто такой. Искали то одного... Одну? А их — двое.
Замер кнут. Выдохнул:
— Ларва.
— Кто такая?
— «Двое, как один», — повторил Сивый его слова. — Давненько я ихнего брата не встречал. Ларва когда в силу входит, не всякий мормагон управится. Двое сливаются, когда час приходит. И кожу снять, кости сложить — ларве по силам. Только зачем бы...
— Затем, что дитя пытают себе вырастить, — сказал Сумарок, чувствуя, как мураши-мурашки по хребтине бегут. — Из костей вытянуть. Первые две зыбки или мы растревожили, или не сложилось что. А древо под подвес выбрали, потому что — нахоженное.
— Стало быть, сегодня у них последняя ночь, завтра из Стогно прочь повалят. Последнюю жертву сегодня возьмут. Одна попытка осталась. Но кого? Кого выберут? Кости со второго мешка я обмою, но даже если магесница вновь — тут их в Стогно изрядно. За каждой не уследишь.
У Сумарока чаще застучало сердце.
— Погоди... А если та девица-куница и впрямь магесница? Её они могут прибрать?
— Могут, — Сивый задумался. — Хм. Думаешь на живца споймать? Голова!
Похолодело все внутри у Сумарока. Не желал он того. Сердцем понимал, а умом знал — надо спытать. Сущ её зачует, затянет, а там — можно брать.
— Значит, надо, чтобы она ларве приглянулась, — говорил меж тем Сивый, прутиком помахивая,- танцует, говоришь, жарко? Что молчишь-то?
— Другое надо придумать, — Сумарок потер виски, — опасно девку подставлять. Не хочу... Чтобы навредил ей.
— Или така сладкая, а? — Сивый насмешливо посматривал.
— Другое придумать, — упрямо повторил Сумарок.
Сивый со вздохом толкнул от себя любопытное чучело.
***
Кости оказались вороными. Никто не удивился, да и времечко истаивало. Сумарок думал-гадал, как ларва магесниц к древу, в безлюдье, вытягивает. Ведь не круглые дуры девки. На какой манок шли?
— Что если материал роль играл? — вдруг сказал Сивый.
Сумарок молча уставился на него. Привыкнуть успел к странным, впроброс, словесам.
— Если не все равно ларве, на чем ребеночка выращивать? Например... чтобы добрые? Или красивые?
— Добрые, — прошептал Сумарок.
Кликуша на этом же ловила. И магесниц могли так же споймать — плачущим ребенком.
Была ли куницей доброй? Сумарок про то не знал. Но весёлой — да. Храброй. Живой. Необычной.
На третью ночь гремело все кругом, ходуном ходило. Никто не спал. От музыки да песен у Сумарока кружилась голова. Карагоды вились — один другого краше. Где одно коло, где два, а то и три зараз. Ярусные, хитрые, фигурные. От полыхающих ставов само небо горело.
Луна поднималась на цепах, в зареве как в простудном румянце.
Искал Сумарок магесницу; и встречи желал, и надеялся,что разведут дороги.
На сей раз окликать не пришлось, сама встала. Улыбалась открыто. Другие девки как — ресницами хлопали, хихикали. А эта просто глядела.
Жаль, подумал Сумарок, что голоса нет.
— Я... того. Прогуляться хотел позвать, на реку. Выйдешь со мной?
Руку протянул. Она подумала — и вложила в его ладонь свою. Улыбнулась озорно.
Так, рука об руку, и пошли. На них не смотрели — в ночь многие любились где придётся, но Сумарок чувствовал глаза в спину. Надеялся, что кнут за ними приглядывает, как обещался. Девушка шагала смело, сильно.
Неужто совсем одна, думал Сумарок. Ни отца, ни брата, иного опекуна?
Солнце
