Сирингарий - Евгения Ульяничева
И — показал. Сумарок от такого внимания не знал, чего ждать, куда деться. Учителей у него допреж не было.
Поблагодарить не успел, а Сивый будто разом интерес потерял.
— Так. В общем, надо мне одну думку проверить. Ты покамест тут понюхай, среди народа потолкайся, авось что углядишь-услышишь.
— А ты куда?
— Не волнуйся, деточка. Я — лётом. Туда-обратно.
Только дверью хлопнул.
Сумарок башкой тряхнул, сечицу прибрал. Поглядел на черные кости в бадье. Дух от них стал тяжелый, нехороший. Сумарок покривился. К запахам он был чуток.
Сам же пошел людей смотреть. Мыслил — сыскать головного да спросить за колдунниц, за разоренные домовины. Уж кому знать, как не ему.
Гудело кругом, хохотало да взвизгивало. Били в барабанки, дудели в жалейки да свистели в калюки, железом громыхали, гремели колокольцами да трещотками. Пели на разные голоса, на разные склады. Полыхали ставы, плелись хороводы волокнистые — крепче прежних.
Сумарок брел через хороводные тенета, с трудом отцеплял от одежды руки, отводил чаши и яства. Смотрел, смаргивая: от огня глаз резало, а Глазок он берег, прятал в темноте.
Головного не видно было, зато вдруг мелькнула за спинами плясунов, засмеялась...
— Стой! — крикнул Сумарок, надсаживаясь. — Стой!
Ослепила улыбкой, метнулась тенью от полыхающего става. Только коса хлестнула.
Сумарок кинулся следом. Пробивался через ряды хороводящих, а девица что куничка — подныривала под руки сплетенные, с хохотом вертелась. Подол сарафана взвивался, кружился, ноги гладкие показывая.
Как не иззябла?
Добежал, почти схватил за косу — как сквозь землю упала.
Моргал Сумарок, стоял столбом. Дышал глубоко; на языке таял нагарный снег. Гудело в ушах, в костях: от огня, барабанок да топота плясового.
— Ты чего здесь скачешь? — спросил Сивый, вырастая перед ним.
Как лист перед травой.
— Девку видел?!
— Видал, — Сивый насмешливо сощурился. — Чай, не первый годок среди людвы трусь. Нагляделся на всяких.
Сумарок махнул с отчаянием.
— Нет, то другая. Особая.
— Чем же?
— Ну...Такая. — Сумарок смешался, тяжело дыша, облизал губы. — Как куница. Я мыслю, магесница. Она точно что-то знает.
— Уж не эта куница ли тебя искусала? — рассмеялся на то Сивый, по плечу ударил.
Их танцующие огибали, не тянули. Чувствовали породу кнутову, природу лютую.
— Пойдем. Девку свою после отыщешь. Может, сама нагрянет, если ты ей по сердцу пришелся.
***
Вскинулся Сумарок на стук, вытаращился.
Сивого в комнате не было. Бадью они загодя опорожнили: кнут как обещался кости огнецу отдал. Бяшек-барашек — золотые рожки, черные ножки — и крошечки не оставил.
Уснул после всего чаруша мертво.
Даже светец не погасил.
Стук повторился.
Сумарок, ругаясь, выбрался из-под одеяла, отпахнул дверь сердито и замер. Девка-куница глядела шалыми очами, скалила зубы.
— Ты, — выдохнул Сумарок. Дернулась рука к оберегу. — Ведь...
Не дала девка договорить. Прыгнула, как кошка, с места, оплела крепкими худыми ногами Сумарока за пояс, рот закрыла ртом.
Все ухнуло в голове у Сумарока, жарко стало животу.
Забыл все слова.
Чудная девка, думал Сумарок после.
Вот — играла с тенями. Сидела, подобрав ноги, кисти заплела против свечи — и порхала по бревнам косматая теневая птица.
Сумарок смотрел, подперев голову рукой.
А там — запрыгал вдруг заяц. Высунул из кустов голову волк, защелкал пастью. Испужался зайчишка, убёг. Сумарок даже рот приоткрыл. Девушка покосилась. Улыбнулась, выпростала ногу, толкнула пяткой.
— Что? Хочешь, чтобы я тоже?
Сел, смущаясь. Как-то мало играл совсем, резал больше.
— Ну... вот собачка...
На собачку его наткнулся олень, пугливо попятился, нагнул рогатую голову. А потом вывалился медведь и собачка бежала в избушку. Увлекся Сумарок. Посмеивался даже. Улыбалась и девушка.
Но когда захотел вновь обнять, вывернулась из рук его — прохладная, гладкая. Прижала к груди одежку. А явилась она — дай Коза памяти — всё в том же сарафане. Босой, и даже без шубки.
Чудная, вновь подумал Сумарок смятенно. Нет. Чудная.
— Погоди, ты... Обожди.
Девка... девушка замерла.
Сумарок, страшась напугать, не двинулся с места.
— Что ты бегаешь вечно. А? Я не обижу. Ты не гляди, что кривой.
Она склонила голову к плечу, как птица. Блеснула серыми глазами. Пальцы быстро заплетали волосы. Слушала. Сумарок медленно протянул руку. Хотел коснуться бедра, но не осмелился. Колено погладил. Острое, не девичье.
— Может... Давай завтра свидимся? Ты говорить не умеешь? Не можешь?
Девушка опустила голову, глянула исподлобья. Лицо у ней было худым, востреньким. Люди бы сказали — не любая.
Сумарок сглотнул, чувствуя, как горят уши и щеки — будто мочалкой натёрли.
— Как зовут хоть? — спросил шепотно.
Девушка быстро качнулась, как змея на хвосте, обожгла губами губы, вскочила и к окну кинулась. Обернулась — рассмеялась беззвучно. Прежде, чем успел остановить ее Сумарок, выскочила. Как была, голой, с одеждой.
Боком скользнула по навесу, опрокинув снег на головы гуляк, спрыгнула и кошкой вдоль стены дунула. Вслед ей растерянно, удивленно засвистели.
— Ведьма, — протянул тоскливо Сумарок, царапая ногтями оконное дерево. — Ведьма.
***
Остаток ночи не спал; думал. Да и как уснуть: до утра народ не расходился, а постель пахла девушкой.
Кнут вперся под утро. Дверь на запоре его не остановила: сама отворилась после трёх стуков. Сумарока аж на кровати подкинуло.
— Сумрачный ты какой-то, Сумарок, — сказал кнут с порога и сам своей шутке посмеялся.
Принес с собой морозный смоляной запах да девичий дух, сладкий, что пряник. Сумарок только поморщился. Злиться не мог. Девка из головы не шла. Куница. Дурит его.
— Хватить глаз пырить, айда на воздух. Денёк-от погожий, пригожий занимается! Паче задел есть — угадаешь?
Сумарок, хмурясь, поднял взгляд на сияющего Сивого.
— Нет, — сказал мертвым голосом. — Неужели?
— Второй мешочек подогнали. — Сивый потёр ладони. — Пойдем смотреть.
Головной уже был там, у стены. К дереву подойти не мог — держал кнутов отворот. Напустился было на Сумарока, но под взглядом Сивого осекся, попятился. Мешок гляделся как первый и начинен был тем же.
— Жальники не губили? По озорству злому или умыслу? — спрашивал Сумарок, пока Сивый кругом ходил.
— Не упомню, — отвечал головной.
Мял шапку. Жарко ему было, хоть и окреп морозец. Носом шмыгал, с ноги на ногу переступал.
— О таких бесчинствах точно бы донесли. — Говорил, следя беспокойным
