Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1972 год
Пошел парень по реке; к самому Онего пришел. Видит: у берега прялица под резной лопаской, будто легкий челнок под парусом, покачивается. А на берегу девушка лен у воды треплет. Одежка на ней легкая, серебристая. По одежке — алые узоры. А на парне — сорочка нежных беличьих мехов, поверх — медвежья шкура. Он девушке на плечи медвежий плащ накинул. Она ему — рубаху льняную алыми узорами вышила. (Свадебный обычай не оттуда ли идет?)
И стали они жить рука в руку, душа в душу.
...Когда кличут журавли — «клинг-клинг!», — задумываются, сутулясь, старики: память о старопрежней родине приходит к человеку в старости. «Раньше, — сказывают, — вепсы жили не здесь, а там!» — и плещут рукой на юго-восток, за Онего...(1 В этом предании, возможно, сохранилась память о продвижении вепсов на север, а также о генетической связи современных вепсов с древней летописной весью, которая обитала в районе Белоозера. (Последнее положение выдвинуто и теоретически доказано советскими этнографами Н. И. Богдановым и В. В. Пименовым.))
Велль
Было, дивный сын родился у молодых; родился — и на ноги встал, как лосенок. Льняную рубаху мать вышила ему узорами: цветами и травами, птицами и зверями.
Отец пел сыну охотничьи суровые песни, мать свои — ласковые. Сын знал голоса птиц, растений, лесных духов, но молчал: не было у него языка, такой родился.
Есть летом день, когда зацветает Лесной Цветок. Пошел в лес отец — так далеко, чтобы охотничьим чутким ухом не услыхать пенье петухово! Ночью с заклинаньями искал Лесной Цветок; нашел, вырыл корень. Только поднес сын волшебный корень ко рту — заговорил, запел мальчишка; удивился отец: не родник ли поет в ночи? Не Онего ли плещет? Поднял голову: не журавли, не лебеди ли кличут? Сладка, с голосами леса схожа речь сына.
«Как это зовут? Как то?..» — указывали отец и мать на ромашку в поле, на звезду в небе, на лосося в стремнине.
Все называл сын, всему давал имя: звонкие ковал слова!
Он имя отцу дал: Бард (1 Бард — борода.) — с малолетства носил отец бороду. Матери имя дал: Айри — по малому веселышку нашел ее Бард.
Он братьев учил, сестер. Песни, сказки придумывал, чтобы люди не забыли сладость языка, помня начало своего народа. Чтобы чисто говорили, как в сказках говорят, как поют в песнях.
Его спросили: «Как называть тебя?» Он сказал: «Велль» (1 Велль — брат (вепсск.).).
Потом он вырезал из ели звонкий короб, натянул струны и сказал: «Это кантеле. Лучше мне ничего не придумать. Остальное придумают и дадут вам другие». И он, усталый от множества дел, умер.
Стоят на очелье наличников фигурки из дерева. Кто они? Может быть, Бард, Айри и, наверно, Велль.
Охотничьи рассказы
Высокий дом на кряже. Под горкой, у речки, — баня. Амбар в нарядной резьбе; крохотная часовенка с предмостьем. Обычная вепсская усадьба. Во дворе я заметил и принялся зарисовывать старой работы детскую коляску — «lapsentelegeine» — с точеной оградкой кузова. Белоголовый малыш гулял рядом.
Молодой вепс быстро вышел на крыльцо с двустволкой, глянул на небо, поднял ружье одной рукой, не целясь, выстрелил. По ветвям березы прошумел большой серый коршун.
— Терве! — поздоровался со мной стрелок. — Вишь, над цыплятами кружил! А за мальца ты напрасно испугался. Наши ребята выстрелов не боятся...
Да, вепсы — настоящий лесной народ. У карелов, у русских северян бытуют предания о силачах, удачливых охотниках. А нет ли таких рассказов у вепсов? Я спрашивал — и старики вспоминали охотничьи обряды, приметы. В деревне Горнее Шелтозеро я познакомился с Иваном Дмитриевичем Федосеевым — особенно много услышано от него.
Ондрей силу оказывал
В деревне Сюрьге жил у отца-матери Ондрей. Вот уж стеснительный — девушка красная. При нем лишнего слова не скажи. На крещенский праздник разыгрались ребята, толкнули его — не ворохнулся. Стоит смеется. Стали с разбегу мужичинья толкать — стоит как в землю врыт, глазами хлопает, сам удивляется. Он силы своей меры не знал.
Было: с Ошты до Вознесенья ехал богач. Тройкой гордился, конями чванился: «Берегись, зашибу!..» Ондрей проходил мимо: «Буде хочешь — сдержу».
Богач вожжи опустил, лошадей кнутом подхлестнул, ногу из-под полсти выпустил, концом сапога по снегу чертит: «Охо-хо! Держи!» Остервенел: бьет по кореннику и раз, и другой... Держит тройку Ондрей, в дорогу по колено врос. Рассыпались сани — у Ондрея в руках спинка санная осталась, Ондрей роспись рассматривает. Тут из сугроба крик: «Охти мне!..» Запуталась курица в отрепьях! Пришлось тащить купца из сугроба. Тоже подвиг немалый: купчина-то многопудовой!
...Ондрей — славутный охотник, на медведя ходил с рогатиной. (Вепсская рогатина — копье с граненым наконечником. У шейки копья — поперечина. С таким копьем еще на нашей памяти старики ходили.) Ондрей медведя не колол, он шкуру жалел. Он перед зверем повинится: «Прости-ко, батюшко!» — да обоймет его, копье перехватит за медвежьим хребтом, принажмет — из зверя и дух вон... Вот што, парень!
Ондрей, случилось, лося убил. Не совсем убил: насмерть ранил. Лось далеко бежал. Ондрей шел за ним на лыжах. Ондрей — такой: поест — и уйдет на много суток в лес. С собой еды не берет. Спит в лесу: нодью зажжет да и спит. (Нодья — костер: два бревна берут, подтесывают их, кладут одно на другое; щепки между бревнами оставляют. Смольем запалят — целую ночь живет ме.к бревнами огонь. Охотник на хвое спит. Старики, которы. охотники, похвалялися: «Мы-де любим живой огонь, не запертый. Нам-де в избе маятно, душно, тошно».)
И Ондрей так: день бежит, ночь спит, потом опять бежит; лежки лосиные кровавые видит; за Кушлегой пошли незнаемые леса, чужие места. Стал Ондрей лося настигать. За ближним ельником лось пал. Вышел на полянку Ондрей, а уж около лося барская охота — шум, гам!.. Ружьеца-то у них — замочки резные, кафтаны шитые; у поясов рога золоченые. Ондрей — зипунишко старенький, ружьишко веревкой перевязано — не заробел: «Мой лось!» Барин посмеяться желает: «Твой — дак бери! А буде всего не возьмешь, так, значит, не твой!»
Ондрей ляжки лосиные отрубил — в кошель заплечной поклал. Тушу — на плечи. Ему только на лыжи встать...
Барин, челядь аж задубенели. Стоят, рты отворены. Очнулись — кинулись догонять Ондрея, пороху на полку ружей сыплют, псов натравливают... Как же, догонишь! Да и опасаются, не шибко бегут. Сила такая в человеке!..
...Ондрей домой пришел — за стол сел. Ему жена калиток дает. Его мера была — «Съем, сколько в охапку влезет!» А ручищи — сам понимаешь! Соседи на порог: «Сказывают, лося добыл?..» — «На повети лежит...» Даром мясо давал, все село кормил.
Охотничьи премудрости
На охоте Ондрей все делал по старопрежним обычаям.
Ружье Ондрей весной омывал горячей сорочьей кровью. На иванов день он, говорят, находил цветы папоротника; понимал Ондрей язык зверей, птиц...
На белку Ондрей капканы вбивал в ствол дерева, наживлял грибами сушеными. На куницу надо в капкан сорочье гнездо сунуть. На выдру капкан в воду спускали. Но хитрее всего ставил Ондрей капканы в снег. Подсмотрели старики из-за горелой лесины: он ямку лопаткой выроет, капкан поставит, насторожит; снегом присыплет, а поверх другим концом лопатки следы наставит. Красная лиса думает: «Тут-де безопасной мне, зверю, ход! Другие-то бежали — и ничего! И я пробегу!» Да и попадется: «Охти, — заверещит, — перехитрил Ондрей!»
Зверь ранит — ведь всякое бывало, — Ондрей глину размешает на простокваше, между двух ольховых листьев положит, к ране привяжет — выздоровеет кряду!
Расцветает в лесу дивная трава — Петров Крест. Ондрей отыщет — к грузилу привяжет. Самые крупные лососи — его...
Никогда не говорил Ондрей скверных слов. Он то в лесу, то на озере, то на пашне; заругайся там — заболеешь от воды, от земли, от леса: это — строго.
Ондрей загодя знал, какого зверя много будет. К примеру, шишек много на соснах — жди множества белок. (Это и мы знаем. Сей год шишек урожай, я в Петрозаводск поехал, договор заключил — стану белок промышлять.)
Ондреева пуговица
Шел Ондрей, видел: под ногами, под толстым льдом, метались куницы; с осени высокая вода была, морозы ударили; встал между деревами лед, подо льдом высокие хоромы. Воздух туда попадал через трухлявые пни. Ондрей шел, слыхал: куницы радовались: «Хорошо-то как! Живы будем! Все лето белки плыли с Пудожского берега — войной! А здесь им нас не достать! Пусть себе порскают, их Ондрей добудет. Они — пудожские, его знатья не ведают...» (Куницы с белками из-за дупел ратятся!)
Тут Ондреева собака белку облаяла. Выстрелил — не попал. Он и в другой раз выстрелил, и в третий... Видит — дело нечисто: пули, не долетая, падают. Один только заряд остался! А белка — вот она: дразнится, зубки скалит, будто улыбается, шишками кидается: «Ха-ха-ха, глянь-ко, дедушко, на неудалого стрелка! Того не знает, что тебя простая пуля не берет, только медная, серебряная либо золотая!»
