Два фотографа - Татьяна Юрьевна Холина-Джемардьян
— Уже оторвали? Тогда голову.
— Зачем?
— Чтобы меня от работы не отвлекала.
— Хочешь, я тебе воды принесу? Свежей, холодной?
— Принеси, если не лень.
— А это будет считаться пользой?
— Ну, допустим.
— А за какое количество пользы ты согласишься, чтобы я сидела здесь и рисовала тебя?
— Литр воды за час просто посмотреть, как я работаю, или за один набросок.
— Не литр, а стакан.
— Ладно, пол-литра.
— То есть, мы договорились? Я тебя рисую и ношу тебе за это воду? Пол-литра за каждый набросок?
— Слушай, ящерица, где ты торговаться училась?
— Я не ящерица, я Ириска. То есть, на самом деле, меня зовут Ира, но мне так больше нравится.
— Девочка-конфеточка? Ну-ну. А по виду не скажешь. Роман, будем знакомы. Кто тут обещал воды принести? Бегом марш!
Припустила, что было духу, звонко топоча подошвами сандалий. Возвращалась медленно: руку оттягивал полный трёхлитровый бидон с водой. Под мышкой альбом для набросков, два карандаша за ушами, ластик в кармашке шорт.
— О, какой серьёзный подход к делу. Ты бы ещё водовозку угнала, — расхохотался Роман, щурясь против солнца на запыхавшуюся девчонку. — А кружку не прихватила?
— Ой! — она поставила бидон на землю, положила рядом альбом, прижала камушком и почти сорвалась бежать обратно.
— Да погоди ты! — он снял крышку, взял посудину за запотевшие бока, поднял, наклонил — аккуратная струйка потекла прямо в рот, ни единой капли не пролилось ни на чёрную футболку, ни на землю. Сделал пару глотков, подмигнул Ириске. — Вот и все дела. Спасибо. А теперь инструменты в руки, и работаем. Я копаю, ты рисуешь. Молча.
— А?
— Мы не договаривались, что я буду слушать твою болтовню или развлекать тебя разговорами. Впрочем... Хочешь, поиграем в игру?
— Хочу!
— Ехали цыгане, кошку потеряли...
— Нет!
— Поздно, ты уже сказала, хочу. Кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит, тот и съест.
И замолчал. Сосредоточенно ковырялся в земле, не обращая ни малейшего внимания на Ириску. Иными словами, всё вернулось на круги своя.
Делать нечего: девочка раскрыла альбом, устроилась, чтобы солнце не сверкало в глаза и на лист, погрызла карандаш, коснулась грифелем бумаги. Через час и пару набросков: исчирканных, затёртых ластиком, юная художница убедилась, что нарисовать его, как ей хочется, она не может. Угловатые фигурки на листах совершенно не походили на живого Романа. "Сидит, почти не шевелясь, а всё равно видно, какой он складный и ловкий. А это растопка, натуральная". Ириска перебралась чуть в сторону: сменила ракурс. Замурзала до дыр ещё один лист, с тем же успехом. В сердцах шмякнула альбомом оземь — карандаш улетел под ноги Роману. Тот будто не заметил.
Ириска вытащила из-за уха запасной карандаш. Примерилась начать четвёртый рисунок, но тут ударили в рынду у столовой, на обед. Студенты по раскопам зашевелились, загалдели. Кто-то побежал, кто-то, упарясь на солнце, вяло пополз кормиться. Роман, ни слова не говоря, аккуратно сложил инструменты и устремился к общему центру притяжения. Шагал вроде без спешки, но Ириске пришлось бежать следом.
"Сколько же я за ним так бегала!" Девушка сердито фыркнула, перевернулась на бок, натянула на голову тонкое одеяло. Сна ни в одном глазу. "И вспоминаю зря!" Но тут же вздохнула с мечтательной улыбкой: "А вспоминается..."
От столовой она свернула туда, где жили преподаватели. Пообедала, помыла за собой посуду и поплелась за рисунками, брошенными на раскопе.
Роман был уже там, но не копал. Сидел с её альбомом на коленях! Мало того: водил по её наброску её же карандашом, который успел по-своему, очень длинно и остро, заточить. Глянул на Ириску наглыми чёрными глазами, ухмыльнулся. Молча. "Что, всё ещё играем?" Её со злости осенило:
— Кошку, пока мы обедали, сожрал шакал. Отдай немедленно!
— Прости, что взял без спросу, — он ответил на возмущённый возглас абсолютно спокойно, без тени сомнения, что она простит. Или ему было совсем-совсем безразлично?
— Ладно, — насупилась девочка, — Всё равно растопка.
Подошла и стала смотреть. Набросок, самый неудачный и затёртый из трёх, под прикосновениями острого грифеля стремительно обретал объём. Густые, плотные тени: энергичной штриховкой. Несколько уверенных росчерков, как бы случайно брошенных поверх того, что намарала Ириска. Рисовальщик ловко вылепил из хаоса пятен и линий фигуру худощавого парня на корточках. На рисунке теперь угадывалось и непринуждённое удобство его позы, и готовность в любой момент упруго распрямиться, и даже плавное движение руки, обметающей горлышко разбитого кувшина. В завершение тонкие, почти невесомые штрихи наметили перспективу раскопа.
— Должно быть как-то так. С натуры проще.
— Ты умеешь рисовать?
— Не умею. Но когда-то немножко учился.
Ириска звонко присвистнула (натренировалась на спор с мальчишками):
— Мне бы так не уметь!
— Карандаш в руки, и вперёд, — он вернул ей альбом. — Главное, смотри внимательно и рисуй меня, а не одежду с головой и лапками. На сотом наброске начнёт получаться.
— То есть, я должна натаскать тебе за это полбочки воды?
— Не хочешь, не надо. Кто заставляет? Не таскай, не рисуй, найди других натурщиков.
"Как бы не так! Ты самый красивый!" — упрямо подумала про себя Ириска. Долго, внимательно изучала, что и как он поправил в её набросках. Потом, ещё дольше, разглядывала его самого. Парень удобно расположился в узкой полосе тени под древней полуразрушенной стеной и что-то сосредоточенно записывал в рабочий дневник. Затаив дыхание от старательности, Ириска занесла карандаш над новым, чистым листом...
Она до сих пор бережно хранила те первые, правленые Романом, наброски. Хотя через пару-тройку лет пришла к выводу, что рисовать он таки не умеет. Но ускорение тогда Ириске придал: в правильную сторону и удивительно вовремя.
По осени преподаватели из "художки" хвалили её за успехи в натурных зарисовках человеческой фигуры. А одноклассницы завистливо выспрашивали, кто такой симпатичный на большинстве набросков, и есть ли между ними любовь? Ириска честно отвечала: "Нет!" Имея в виду записочки, поцелуйчики и обидки из ревности. А что готова была рисовать его — да просто смотреть — часами? Что тонула в необыкновенных глазах и придумала, будто именно туда прячется от солнца непроглядная южная ночь? Что начала делать комикс о приключениях его двойника и ему одному показывала?
В один из жарких евпаторийских вечеров место
