Искупление - Лизавета Мягчило
Под нетерпеливо подрагивающими суетящимися пальцами тихо шуршала бумага. Путался старый, пропахший дымом плед, добытый из сундука Весняны. В его мягкой ткани рука наткнулась на тонкую девичью лодыжку. Саша замер, подушечки очертили выпирающую косточку, губы растянулись в улыбке.
Она сидела напротив, согнув ноги в коленях, упиралась в теплую каменку печи острыми лопатками. Собранная, переписывающая очередной громадный кусок работы. Света, скользящего из окна, было достаточно, чтобы увидеть, как Смоль сосредоточенно прикусывает уголок губы, пробегая немигающим взглядом по идеальным завиткам мелких букв. Длинные ресницы пускали тени, волосы ещё влажные после бани, из которой она вышла пару минут назад. Розовая ночная майка задралась, обнажая полоску белоснежной кожи на тонких ребрах и углубление пупка. Низкая посадка шорт открывала выпирающие тазовые косточки, резинка оставила на коже чуть заметный розоватый след.
Почувствовав на себе пристальный взгляд, Катя подняла глаза и открыто тепло улыбнулась. Её мысли всё ещё летали в шумных кронах лесов, подглядывая за лешим, ныряли за острозубой кикиморой в глубокий бочаг, переливались крупными каплями в волосах русалок. Далекие от него и печи. Взгляд затянут мечтательной дымкой и чуть расфокусирован. Но даже сейчас, совершенно увлеченная своими исследованиями и статьей, она дарила Бестужеву волны тепла. Мягкие, они накатили на него, укутали, когда пальцы Катиной ноги уперлись в его бедро, мимолетно погладив невесомым движением.
И что-то уютное свернулось в груди, что-то правильное. Саша почувствовал любовь. Такую всеобъемлющую и безусловную, что в пору ластиться к тонкой руке, перетягивать на себя внимание. Прижиматься подбородком к резкому развороту девичьих ключиц, заглядывая снизу вверх, просительно.
Потерянное введение потеряло свою значимость, посыпались ворохом листы работы с высокой печи, закружили в солнечных лучах, с возмущенным шелестом оседая на пол спутанной кучей. Господи, на этой печке было непозволительно мало пространства. Чтобы поддаться вперед, упираясь руками в горячий кирпич по обе стороны от девичьих бедер, уткнуться носом в кожу шеи. Смоль приглушенно охнула, отводя руку с собственной работой в бок, чтобы он её не зацепил.
— Я сгоню тебя прочь, Саша. Пожалуйста, будь серьезнее, мы почти все закончили.
Зубрила. Его зубрила.
Тихий смех завибрировал в глотке, вырываясь с протяжным выдохом. Защекотал девичью шею, зашевелил прилипшие к коже влажные пряди волос. Смоль застыла. Привычно, как умеет только она — выжидательно, с напускным осуждением, а у самой мурашки бегут по коже от его близости.
Невесомо хватает ртом больше воздуха и разжимает пальцы на бумагах, позволяя листам спастись в углу печи. Катя упирает руки ему в грудь.
— Я не шучу, ну Саш!
— Я буду громко плакать, если ты решишь меня согнать. Выть навзрыд и растирать по щекам соп…
Они перебила его тихим смехом, сдаваясь, поддалась вперед, обхватила теплыми ладонями щеки. Мир вокруг сузился, осталась её широкая улыбка и горящий взгляд.
— Замолчи, ради бога, такую чушь несешь.
С бархатным смехом Бестужев подался вперед, мягко целуя улыбающиеся губы. Язык игриво скользнул по нижней и веселье Кати тут же схлынуло, она поддалась навстречу. А Саша дразняще плавно откинулся назад, с необыкновенно изощренным удовольствием отмечая, что Смоль приподнимается, зачарованно тянется следом, не желает разорвать мягкого поцелуя.
Потому что это острая необходимость. Такая жестокая нужда, что оторвись они друг от друга — больно станет физически. Зависимость. Правильная, какой должна быть. Это желание быть друг с другом, становиться единым целым, забывать о существовании мира вокруг — лучшее за всю его чертову невыразительную и поверхностную жизнь. То, ради чего можно шагать в пекло. То, за что он готов умирать снова и снова.
Смоль уселась сверху, тонкие руки приобняли шею. Прижалась к нему грудью и плоским животом, словно льнущая к рукам кошка, требующая ласки. И эта откровенная жажда заставила его мягко рассмеяться в припухшие зацелованные губы:
— Блин, мне нужно чаще говорить о мужских слезах, похоже это тебя заводит.
Усмехнувшись, Катя дразняще прикусила кожу на линии подбородка, это выбило из собственной шкуры пущенным по телу током. С хриплым сухим вздохом он прикрыл глаза и судорожно сглотнул. Наслаждаясь смелыми касаниями, скользящими под свитер горячими подушечками пальцев и губами, уводящими дорожки поцелуев куда-то за ухо. Когда Смоль неторопливо потянула ткань его свитера вверх, заставляя приоткрыть затуманенные желанием глаза, Бестужев почти разлетелся на атомы. Хочет. Она жаждет их близости точно так же, как одержимая.
Следом за свитером с печи полетела её пижамная майка, взгляд Саши замер на её обнаженной небольшой груди с ореолами розоватых сосков. Желание схватило за глотку, горячей волной толкнуло в пах. Самообладание рассыпалось ничтожным мелким крошевом, выдохнув ругательство, Бестужев торопливо подхватил Смоль под ягодицы, усаживая на себя.
Потираясь, толкаясь вперед, ощущая, как ткань собственных спортивных штанов больно врезается в напряженный член. Катя прикрыла глаза, прижимаясь к нему плотнее всхлипнула.
Она скользила навстречу его толчкам, сносила крышу каждым своим плавным движением. Имитируя секс так страстно и дико, что он горел, захлебывался в обжигающих импульсах удовольствия. Чувствовал, как требовательно сжимаются бедра Смоль на боках, как шумными вздохами и тихими стонами вырывается воздух из-под ходящих ходуном ребер. Пальцы Саши провели дорожку по плоскому животу, коснулись лопаток и требовательно сжали волосы, запрокидывая её голову. Губы втянули солоноватую кожу на шее, прикусили, свободная рука опустилась на небольшую грудь, лаская и пощипывая напряженный сосок.
Сквозь грохот сердца в собственных ушах и шум рвущегося вперед потока пылающей крови, Бестужев почувствовал, как тонкие пальцы потянули его руку вверх, а зубы Смоль прикусили подушечки пальцев. Влажный язык скользнул по ним, очерчивая круг, Катя взяла их в рот. От ощущения легкого посасывания воздух застрял в глотке, а затем вырвался низким стоном.
Она сведет его сума. Полный сдвиг по фазе, едва не кончая в собственные штаны.
Запрокидывая голову, утыкаясь затылком в камень печи, он почти свихнулся, цепляясь за тонкие тазовые косточки сведенными от напряжения пальцами, заставляя её двигаться резче. Сильнее.
Пока Катя неожиданно не вскрикнула, резко сжимая ноги. Распахнув глаза, Бестужев наслаждался, впитывал этот образ.
Его девочка.
Разгоряченная, со спутанными влажными волосами и горящим взглядом. Потерянная в собственном наслаждении, Господи, он едва не кончил следом, просто наблюдая за тем, как оргазм накрывает Смоль.
Толкнувшись к ней тазом последний раз, он с хриплым стоном втянул в себя воздух, а Катя неожиданно обмякла, цепляясь ногтями за его придерживающие руки. Опустилась на грудь, утыкаясь кончиком носа в ключицу, облизала покрасневшие от поцелуев губы.
— Саша, я
