Божьим промыслом. Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
- Приблизить?
- Конечно, - продолжает генерал. – Он потерял друга в чужом доме, так станьте ему новым другом, и вам будет на кого опереться. А с его женой вы знакомы хорошо?
- Знакомы… - отвечает принцесса, – но не хорошо, она бывала на всех балах и праздниках нашего дома, была мне представлена, но я с нею почти не говорила, она казалась мне… высокомерной. Или замкнутой.
- Прекрасно, - продолжает генерал, ведя даму вперёд, - пригласите обер-егермейстера сегодня на ужин, и меня тоже.
- И жену его? – принцесса немного обескуражена.
- Нет, жену его… - он на секунду задумывается, – а его жене вы передадите приглашение через него на ужине. Пригласите её на обед. Пригласите без церемоний, как подругу.
- Как подругу? Даже не знаю, о чём с нею говорить буду, - чуть озадаченно отвечает ему Её Высочество.
- А о чём обычно говорят женщины? – он усмехается. – Ну, о том, что без мужа жизнь тяжела, поговорите о детях, о крестнике Его Высочества, о нарядах наконец.
- Ну хорошо… - соглашается она, но неуверенно. – Я попробую.
- И чтобы было легче с нею сойтись, подарите ей какую-нибудь недорогую безделицу при встрече… Не знаю, что там дамы дарят друг другу… Платок, чулки… Перчатки, может быть…
- Я подумаю, что ей подарить, - говорит она, уже, кажется, размышляя о том подарке.
А тут как раз в дверях появился и сам виновник их разговора, обер-егермейстер Гуаско, он покрылся испариной и дышал так, как будто бегал всё это время, а ещё было заметно, что он немного волновался. И, переведя дух и улыбаясь смущённо, обер-егермейстер наконец предложил им выйти из конюшен:
- Инхаберин, барон, всё готово, прошу вас!
И они, переглядываясь и посмеиваясь над волнением господина Гуаско, пошли за ним на улицу и снова прошли на главный двор замка, где и увидели…
Генералу одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы определить численность людей, конных и пеших, выстроенных на площади перед ступенями парадной лестницы…
«Едва ли не две сотни. Почти рота».
Три десятка человек было верхом, и у первых десяти были на руках перчатки из толстенной кожи с большими крагами.
- Это сокольничие, лучшие люди со всех окрестных земель, – проводя маркграфиню и барона перед выстроившимися людьми, рассказывал обер-егермейстер. И продолжал: – А это загонщики, мастера, им хоть волка, хоть оленя загнать, всё по силам. Это окладники…
- Окладники? – не понял генерал.
- Лучшие следопыты, – пояснял Гуаско. – Такие что в лесу, что в горах любого зверя найдут, если он летать не научится.
Дальше шли крепкие парни с рогатинами, с копьями, больше похожими на протазаны, уж больно широки были у них лезвия.
- Это для медведей, - догадался генерал, разглядывая их оружие.
- Именно так, господин барон, для медведя и для кабана, в лесах на склонах гор секачи бывают на редкость сильны и велики, они там и по двадцать пудов встречаются, свирепы, быстры, таких кинжалом не пронять. Их только на рогатину брать.
И дальше шли егеря с аркебузами, Волков, по привычке человека военного, сразу посчитал их: двадцать два человека. А ещё два человека, оба уже немолодые, имели аркебузы изысканные, и стволы у них были длиннее, чем у обычных, и серебряный узор по цевью и прикладу, но, главное, были у этих двух аркебуз удобные колесцовые замки, получше даже, чем на его пистолетах.
«Это личное оружие маркграфа, никак иначе», – сразу определил генерал и пошёл дальше, как раз мимо трёх десятков арбалетчиков. И арбалеты у тех были неплохие. Нет, этому оружию с боевым по мощности тягаться не было смысла, ну, не стёганки с кольчугами, в самом деле, на оленях пробивать. То было оружие работы тонкой, от ложа до дуги делалось оно под калиброванный болт для точного и дальнего выстрела. А значит, и стрелки это были отличные. Дорогие арбалеты бесталанному неумехе не доверят. И обер- егермейстер продолжал, идя дальше вдоль строя:
- А это наши доезжие, они распределяют своры, это выжлятники, это своровые, всё народ пеший, загонный. Они же все и при конюшнях у меня состоят, и жеребят-однолеток выводят на шаг, и за кобылками смотрят, тут лишних людей нет. Опять же и на простой конюшне, за меринами для работ, тоже они же…
- Да, - соглашался генерал, разглядывая егерей и конюхов; даже на вид то были люди отменные, - кривоногих да кособоких среди ваших молодцов не видно, да и стариков, кажется, нет. Все как на подбор.
- Именно что на подбор. Маркграф сам людей отбирал. Дурных и хлипких не брал. Да и как же старикам и увечным каким при наших молодцах быть, если маркграф на коне вверх по горе едет, а простому выжлятнику или, к примеру, сворному, за кабаном со сворой нужно впереди него пешему бежать, кабана догонять, не допускать к нему свору, чтобы вепрь собак не подрал, да ещё успевать в рог трубить, чтобы господин маркграф знал, в какую сторону ехать. Нет, на должности такой старым и хилым не место, тут люди на редкость проворные, все как один с горных деревень. Охотники, мастера. Тут есть и такие, что по скалам карабкаться могут, сами из орлиных гнёзд птенцов добывали.
Волков понимающе кивал, и принцесса кивала, хотя скорее за компанию, чем от понимания или восхищения; но похвальба обер-егермейстера вдруг сошла на нет, он как-то сразу стал кисл и поугас лицом и голосом, и говорит, глядя на принцессу:
- Ваше Высочество, как вас не было, так звал меня к себе господин Амциллер и в разговоре как бы между прочим и сказывает: дескать, егерский департамент более не надобен, мол, маркграфа нет, охотиться некому, а народу больно много там, денег надобно на него много. Я тогда сказал ему, что не нам с ним то решать, намекнул, что есть первые лица на то, сказал, что вернётесь вы, так и решите, как с моими егерями быть. А вам я хочу сказать, что не так уж и много из казны я денег на людей своих и на прокорм собственный беру... – он уже было хотел начать озвучивать цифры, но Волков его опередил:
- И правильно вы сказали, дорогой друг, о таком деле не казначею рассуждать, и даже не канцлеру, - он видел, как эти ободряющие слова действуют на господина
