Ледокол - Ann Lee
— Ещё! — требует он.
— Трахай меня, жёстко, грубо, без жалости, прямо как сейчас. Только ты! Только так! — бормочу я, забываясь, улетая, взмывая в небо, в космос.
Нет, такого не бывает!
Просто не возможно.
Невероятно!
Потому что утро, а вокруг сияют звезды, словно алмазы, сверкают. И я тоже звезда. Я сверкаю всеми гранями, под этим порочным мужчиной. От его грубости воспаряю, и растворяюсь в гармонии с миром.
* * *
— Кир, а ты, правда, в ОМОНе служил? — спрашиваю я, скользя пальцами по рисунку татуировок на его коже. Лежим всё на той же шкуре. Я покоюсь на его груди.
Через огромные окна, в гостиную льётся солнечный свет, и видны зелёные лужайки и ровно подстриженные кусты. Обстановка, как и весь дом, роскошна и богата. Высокий потолок. С него свисает большая графичная люстра. Одна стена полностью до самого потока в длинных полках, на которых расставлена всякая всячина, словно лавка торгующая, всевозможными безделушками. Рядом с нами большой низкий угловой диван, и столик. Торшер, такой же графичный, как и люстра. У другой стены, широкая плазма, и ещё какая-то техника. Все сдержанно светло-бежевое, шоколадное, стильно и элегантно.
— Навела справки, — усмехается Кир.
Его пальцы тоже скользят по моей спине, поднимаются выше, зарываются в волосы, потом снова спускаются. Я словно кошка, млею от такой ласки, и как кошка готова мурлыкать от удовольствия.
— Служил, — наконец отвечает он.
— И на войне был? — я упираюсь подбородком в его грудь, заглядывая в расслабленное лицо.
— Был, — он прикрывает глаза. Его рука замирает у меня на талии.
— А почему ты… ну? — как бы потактичнее спросить, почему он бандитом стал.
— Почему, что? — не облегчает он мне задачу.
— Почему ты бандитом стал? — выпалила я, и зажмурилась, ожидая, что сейчас меня поставят на место.
— Тебе зачем? — вздохнул он. — В душу ко мне залезть решила? Понять? Пожалеть?
— Кир! — я отстранилась, но он тут же привлёк меня к себе обратно. — Мне просто интересно, не хочешь, не говори.
— Были на то причины, жизнь так сложилась — наконец отвечает он, — я сделал свой выбор, ни о чем не жалею, и тебе не советую.
Да я уже поняла!
— А когда мы с тобой в первый раз встретились, там, в автобусе, ты из тюрьмы вышел?
— Да, — он снова зарылся пальцами в мои волосы, чуть стянул у головы, приподнял мою голову. — Ну, чё молчишь? Спрашивай?
— Что спрашивать? — я пытливо заглянула в его холодные глаза. Он прищурился, тоже разглядывая меня.
— За что я сидел, спрашивай.
— А ты ответишь? — усмехнулась я и, дёрнув головой, освобождаясь от его хвата, опять уткнулась носом в его грудь.
Вот бы так всю жизнь пролежать. Жаль, что есть хочется.
— А ты попробуй, ты же упрямая, настырная…
— Кто бы говорил, — перебиваю его, — ледокол Ямал!
Он улыбается, и его лицо совершенно преображается. Он и так симпатичный мужчина. А сейчас и вовсе. Уходит эта вечно суровая маска. Разглаживаются хмурые складки. Словно трещина бежит по камню.
— Тебе идёт улыбка, — заглядываю в его лицо.
— А тебе идёт, когда твой рот занят, — ухмыляется он, и обводит мои губы пальцами. Я провожу по ним кончиком языка, затаиваю дыхание.
— Ты зря это делаешь, — говорит Кир.
— Что? — выдыхаю я.
— Зря, думаешь, обо мне положительно, допускаешь какие либо чувства ко мне. Я не купаюсь в крови младенцев, и не насилую женщин, но я не тот, кем сейчас тебе кажусь. Я не милый, трогательный мальчик, скрытый за суровой маской. Я чудовище, и сволочь, и сидел за убийство. Так что взбодрись, красивая, и займись делом, — он давит на мои плечи, спуская вниз.
Так сурово и жёстко возвратил на землю.
— Мне домой надо, завтра на работу, — выворачиваюсь из его рук.
— А мне не нужно сосать целый день, — ловит и возвращает назад, — сделаешь минет, и пойдёшь домой.
— Я не буду, — упрямлюсь я.
Было же так хорошо. Вот сволочь разрисованная!
— Чё это? — приподнимается на локтях Кир. — Я же только что тебе казался симпатичным!
— Поверь, Кир, я на обольщаюсь на твой счёт…
— Обольщаешься, Юля, потому что ты постоянно испытываешь моё терпение, играешь. Думаешь, что я такой благородный, не найду способ, как причинить тебе боль.
— Хорошо. Что ты хочешь? Чтобы я каждый раз тошнила от тебя, орала под тобой, ревела и умоляла?
— Я хочу, чтобы ты чётко понимала ту черту, за которую не стоит заходить, — Кир садиться, опираясь локтями о согнутые колени.
— Я понимаю, — упрямо выпячиваю подбородок, и тоже сажусь.
— Да ты даже близко её не видишь, — усмехается он, — я вчера был так близок к тому, чтобы свернуть тебе шею, когда мне доложили, что ты тусуешься в компании мужиков левых…
— Доложили? — переспросила я. — Ты, что следил за мной?
— И не зря, красивая, — Кир встаёт, берёт сигареты и закуривает. — Может тебя здесь запереть. Буду трахать, усмирять потихоньку, пока совсем шёлковая не станешь.
— Кир, ты же шутишь? — взвилась я. — Это уже совсем за гранью!
— Не верещи, — притягивает к себе, и взваливает на плечо, встаёт, и хлопает по ягодицам.
— Ай! Кир! — вырывается из меня вместе с вскриком.
— Тихо, красивая, пошли в душ! Буду тебя усмирять!
25
После усмирительного душа, Кир отправил меня что-нибудь сварганить поесть, а сам остался домываться, видите ли, со мной ему никак.
Я накинула большой белый махровый халат, вышла из душевой, побрела наугад в поисках кухни. Она отыскалась быстро. Большая и, конечно же, роскошная.
Зачем ему такая? Я представила, как здорово готовить на такой. Столько пространства. Большой стол-остров посреди, с раковиной и плитой. С потолка свисают начищенные сковороды и кухонная утварь. Столешницы блестят кварцем. Вся нужная техника в наличие. Круто.
Я подошла к холодильнику, заглянула туда. Чего здесь только не было, и в таких количествах. Для одного, даже большого Ямала, многовато. Аппетит разыгрывался с новой силой, когда я заскользила взглядом по всевозможным продуктам. Мясо, колбасы, сыры, упаковки с полуфабрикатами, контейнеры с готовой едой. Просто куча всего.
Не мудрствуя лукаво, решила нарезать бутербродов, тем более, в нижнем ящике, этого гиганта нашлись свежие овощи, и хлеб.
Разложила всё это на столе, нашла нож, доску, поставила чайник, принялась за готовку, а вернее за нарезку.
Не успела осилить и трёх бутербродов, как послышался шум, шаги, громкие голоса.
— Ямал, ты где? — орал кто-то.
И через мгновение
