Броуновское движение - Алексей Константинович Смирнов
Про детей не скажу, но меня самого седые стишки о буквах и песня про то, как учат в школе "книжки добрые любить, на троих поллитра пить", вернули на дошкольный уровень развития. А испуганное гражданское подпевание про Санкт-Петербург (подпевали Главному Видеоролику, снятому к зоолетию, где эту песню поют в том же настроении, что и "Таганку") - так вот, это подпевание вернуло меня к моменту собственного зачатия. Вывело на умственный уровень органов, которые в нем участвовали.
И не только меня: рядом какая-то мама сидела и, возбужденно задыхаясь, шептала слова.
Иной раз подумаешь почти всерьез, что Великий Октябрь был безобиднее - он всем осточертел; с ним отстрелялся по Зимнему, а потом иллюзорно свободен. Но сейчас хлынула сравнительно свежая струя; эти Царь и Царица, позеленевшие от бронзы, еще себя покажут. Приободренные Незримым Закулисным Присутствием.
К слову - пришлось
Только что мое внимание обратили на одну диковатую вещь, которая раньше не приходила мне в голову. Имен я по понятным причинам не называю.
Двадцать четыре года назад мы встречали Новый Год в одном семействе. Его глава крепко выпил; часов в пять утра он отправился нас провожать; шел и ни с того, ни с сего орал: "Здесь живут одни инвалиды! У кого головы нет, у кого ноги! У кого нет задницы..."
Мы веселились. Эти пассажи были вполне неожиданными и ничем не спровоцированными. Ни к каким инвалидам тот человек касательства не имел, а дело происходило в обычных новостройках.
И вот теперь у его супруги нет задницы в силу очень неприятного заболевания, а сам он остался без ноги. А недавно и без головы (в переносном смысле, инсульт).
Многое выясняется задним числом.
Олеся
В магазине при кассе томится девушка купеческого достоинства.
К бюсту пришпилен ярлык, напоминающий ценник. Со стороны могло показаться, что я рассматриваю носитель, но мне просто никак было не прочитать, что там написано.
Подошел поближе: "Олеся".
Вдруг я подумал, что это название только одной груди, а вторая пока еще ждет своего поэта.
Пером-топором-мозгами
Жена рассказала про девочку-второклассницу из своей школы. Но я думаю, что это история про маму.
Мама этой девочки вдруг озаботилась: "А что же ты уроки не делаешь?"
Девочка с наигранным безразличием принесла дневник. Там, второклассным почерком, было написано:
"ПЛОН ПЕРЕВЫПОЛНЕН. ЗАДАНИЕ НЕ ЗАДАЮ. УЧИТЕЛЬНИЦА."
Мама успокоилась.
Через месяц позвонила Учительница и спросила, почему второклассница не появляется в школе.
- Но вы же сами написали! - изумилась мама.
Апология затворничества
Я всегда побаиваюсь ходить в гости.
Особенно к незнакомым ранее людям. Неизвестно, что придет им в голову.
Однажды, когда я по молодости увлекся православной эзотерикой, мой приятель-коллега, человек мистического склада ума и склонный к необычным экспериментам, позвал меня в гости к трем сестрам. Сестры были по крови: не медицинские, но и не чеховские. Мне следовало бы догадаться о дальнейшем, ибо все начинания моего приятеля неизменно повисали в воздухе. Так, он однажды надумал буквально отпустить хлеб по водам и посмотреть, что из этого выйдет. Взошел на Литейный мост и метнул в Неву каравай черного хлеба, который вынул из портфеля, где лежал неврологический молоточек и справочник по мозгам. Наверное, последствия были, но мне их так и не довелось вычленить из причинно-следственного клубка.
И что же сестры? Сидели в молчании - толстые, расползшиеся, жабообразные, в очках. Безмолвствовали загадочно, будто что-то знали. Потом одна вдруг сказала:
- Я хотела бы сейчас почитать Евангелие!
И почитали Евангелие. Горели свечи, чай остывал. Мой товарищ торжественно сиял, улавливая и одобряя какие-то биотоки, мне незаметные.
Потом мы ушли.
Во рту остался привкус пустоты, а в памяти - осадок от идиотского, бессмысленного визита.
Я давно заметил, что стоит услышать в разношерстной компании какое-нибудь "я хотела бы сейчас", так сразу нужно бежать, будет плохо.
Еще в студенческие годы один мой друг привел меня в некий дом, где собралось штук двадцать пыльных дам без ума и сердца, да двое еще, кроме нас, молодых людей, и все это по неясному поводу, для странного общения. На всю компанию, на двадцать пять человек, было семь бутылок сухого вина.
И вот, когда у меня уже заломило зубы и потемнело в глазах, незнакомая особа с бакенбардами и усиками, с обреченной решимостью объявила:
- Я хотела бы сейчас поиграть Шопена!
И действительно: уселась за рояль (не пианино, рояль), и стала играть, а все вокруг изображали непринужденность и демократию.
Такое получилось начало века, что хотелось раздать всем по револьверу и заставить играть в русскую рулетку.
Сбежал, конечно.
В любом общежитии веселее.
Там хоть знаешь, куда и зачем пришел.
Ничего, что маловат - все равно: Виват
Я в который раз убеждаюсь, что в нашем народе живет неистребимое желание чуда; потому, наверное, и теорию Дарвина он принял на ура, со всеми вытекающими из нее представлениями. Самозарождение жизни есть случайность со столь малой вероятностью, что вполне подпадает под разряд чудес.
И все волшебное таится, конечно, не в звездном скоплении, а где поближе, да погаже, чтобы рукой подать. Где безнадежнее, там и волшебство: верую, ибо нелепо. Я уже знаю, что нет на свете пруда, возле которого не томился бы одинокий рыбак, который непонятно, на что рассчитывает. Он не прячется от жены, не пьет водку; он искренне ловит. Вот и нынче: проезжая в троллейбусе мимо нашего парка я увидел такого рыбака, сторонника самозарождения рыб. Он, видимо, знаком с Аристотелем и знает, что если могут самозародиться черви, то и рыбы не хуже, а по Дарвину так даже и лучше. Пруд наш давно вычистили, выложили бетоном, провели две трубы для освежающей ирригации. Рыб там, на глубине в девяносто сантиметров, не может быть ни при каких обстоятельствах. Но рыбак верил и будет вознагражден за свою веру полумертвым рыбункулусом.
Это не более, чем путевое наблюдение; я хотел сказать совсем о другом, вне связи с Дарвином и рыболовством. Получасом позже я осмотрел новую статую Петра, что на Большом Сампсониевском проспекте.
Петр был ничего себе мужчина; с меня примерно ростом - по обманчивому закону перспективы. То есть "ничего" для человека, но для памятника маловат. Получается, что Петр стоит еще в своей Юности, а не в Итоге Славных Дел. К тому же в монументе плохо отражены хромосомные
