Броуновское движение - Алексей Константинович Смирнов

Алексей Смирнов

БРОУНОВСКОЕ ДВИЖЕНИЕ

Часть первая

Микромир

У нас водились коммунальные соседи по фамилии Кудряшовы. Маменька Марья Васильевна и ее дочка Наташа, на большого любителя.

Марья Васильевна была деревенских корней, не умела читать и работала сторожем в "яслив", будучи естественным клоном бабуси из фильма про операцию Ы. Вспоминала свою молодость, как ехала на телеге:

- А парень-то мне говорит: ты штаны надела? А я ему: нет. Вдруг он мне: а не боишься, что надует? А что я понимаю, еду дальше. Чего он такое говорит, думаю.

Это она потом пересказывала докторские речи, про которые у меня уже где-то было: "У тебе, кудряшова, вся перепенка хрящой затянувши".

А у Наташи, когда подросла, образовались кавалеры. Один любил ее деструктивной любовью, опасной для жизни имущества. Она уже давно посоветовала ему вернуться на переделку в материнское лоно, а на двери так и хранился отпечаток его пролетарской пяты. Он бил пятой, но дверь отворялась наружу. Прошло много лет, а отпечаток все был.

Марья Васильевне наливала Наташе перед обедом рюмочку для аппетиту. Это не прошло бесследно, и Наташа стала из Кудряшовой - Редькиной, привела домой мужа-сережу. Я был свидетелем их помолвки.

Наташа, обогащенная семимесячным животом, сидела на лестничном подоконнике. Глаза ее сузились в блаженные щелочки. Жених стоял на коленях, упершись лбом в лоно, так как подозревал, что ему туда тоже нужно, на переделку, но лоно уже было занято постояльцем - столь же несовершенным, как выяснилось потом. Все надо переделывать вовремя. По лестнице плыл предсвадебный сиреневый туман, в котором угадывалась летучая версия Агдама.

О содержании объяснения я догадался позднее. Он, сволочь, сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. Годом позже она заволокла его в ванну, пустила холодную струю, сунула под струю его голову. Из наташиного рта вырывался свист пополам с цитоплазмой:

- А говорил, что вместе пиво пить будем! вместе!...

- Не надо шею, - горестно мычал Сережа Редькин.

Народившемуся младенцу бабушка Марья Васильевна самолично распрямляла гнутые ручки и ножки под песню "Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй". Она знала, о чем поет, ибо в народных песнях - великая мудрость. Коля потом, благодарный бабушке за инвалидность, сидел бы дома послушным мальчиком и действительно не гулял. Но моя маменька, проходя мимо, успела вмешаться и остановить бабушку, о чем потом сильно жалела.

Потому что Коля вырос в молодого человека по кличке Фарш. И несколько раз ограбил мою маменьку. На пару с братом, который тоже не очень удался, потому что созрел в сортире, когда его мама спала там, набираясь сил для отхождения плодово-ягодных вод.

Потом братья привели в квартиру всю окрестную наркомафию, и пришлось уезжать. Раскаиваясь и терзаясь сохранностью ножек. Были, конечно, и другие причины с ними расстаться. Я ведь тоже был не подарок. И простейшие, когда им приходилось оправдываться и огрызаться, указывали моей маменьке на сложнейшее, то есть на меня и на мои художества. Это была недопустимая ситуация. Мне, может быть, тоже следовало выпрямить ручки и ножки. Но у меня бабушка работала педиатром, исключено.

Грибной умысел

История бесхитростная.

Рассказана пожилым мужичком, который затеял судебно-квартирную тяжбу.

У этого мужичка была родная сестра. И он ее не видел лет двадцать. Не ощущал необходимости. И потребности.

Однажды случилось ему ехать в поезде, и вдруг подходит к нему некая женщина бабьего вида, а с нею - бритый двухметровый амбал.

- Привет! - говорит.

Оказалось, что это и есть сестра, а с ней - племянник. Этого племянника сестра расхвалила на все лады: он ей и инженер, и менеджер, и спонсор, и брокер, и машина есть. Дядя расчувствовался. Жил он один, в квартирке.

Взял, да и написал завещание на племянника. Квартиру отписал. С условием почтового перевода на двести рублей ежемесячно, для закупки хлебушка.

Двести рублей он, конечно, ни разу не получил. Вообще ничего не получил, кроме большой неприятности. Племянник пробрался в квартиру и похитил завещание.

- Отдай! - заругался дядя.

- На хер оно тебе? Ты же помрешь скоро!

- Нет, я еще поживу! Ничего я не помру!

- Ну, я тебе помогу. Жди гостей.

В ожидании гостей дядя метнулся в суд добиваться правды. Занедужил, слег, попал в больницу. Там его навестила сестра, снова с тем же племянником. Принесли гостинец: пакет сырой картошки и пакет грибов прямо с землей.

И угрожали потом.

- Я, - признавался после больницы мужичок, - не хочу ему квартиру отдавать. Я ее думаю на соседку переписать. Пусть она за мной поухаживает.

- Давай, давай, - сказали ему. - Она тебя покормит, грибками-то.

Веер

У дочки есть два веера: настоящий китайский, резной, и какая-то петушиная фигня. Пристала ко мне:

- Ты когда пойдешь по делам, какой с собой возьмешь?

Я уж и так, и этак - не отстает. Пришлось выбрать тот, что поскромнее. С ним, говорю, поеду. По делам. Возьму маршрутку ноль-третьего номера и поеду. А потом я задумался: почему же мужчины не пользуются веером? И не пользовались, насколько я знаю? То есть, может быть, и было где-то и когда-то, но не вошло в систему. Женщины - с ними понятно. Им веер нужен. Икоту прикрыть, например. Да и обмахнуться приходится, потому что мужчины вокруг ходят. Носки, подмышки, одеколон. Выхлоп после вчерашней дуэли, завершившейся примирением.

А мужчине - ему веер будто и ни к чему. Хотя в Китае-Японии... Ладно, бог с ними. Не буду я ничего говорить. Я, вообще-то, придумал вдруг, что пожелать женщинам ввиду надвигающегося праздника 8 марта. Я желаю женщинам веер. Заранее пожелал, потому что через неделю тут не продохнуть будет.

Оревуар

Еще неизвестно, что лучше: не знать языка или знать его самую капельку.

Был у меня закадычный приятель. И вот мы с моей половиной его прихватили и отвезли в Париж. Половина моя очень хорошо знает французский язык. А приятель - так себе. Совершенно не знает. Но считает иначе. И вот они поцапались.

Моей жене надоело слушать, как он бубнит: "Же по Невскому марше, Же пердю перчатка. Же шурше, шурше, шурше, а потом опять марше". Но терпение лопнуло, когда он, отвергнув ее услуги, стал дозваниваться из уличного автомата одной известной в русскоязычных кругах деятельнице, Татьяне Горичевой. Дело в том, что он рассчитывал на халяву. Не