Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

Тутовник

О кладбище, листвяный палимпсест,тутовая невыболтанность к лету!..«Не вздумай поднимать с земли и естьто, что взошло на фосфоре скелетном», –

так говорила мама. Я алкалнапиться млечным соком шелкопряда.И сок подобно времени стекалпо ликам измышленного распада.

«Не то сулит беду, что тащим в рот, –я голос Деда под плитой услушал, –а то, что изо рта исходит. Воттебе мой летний дар – бери и кушай!»

Стражу ворот, свершающий намаз,вдруг похитрел сквозь бороду и – чудо! –два саженца проклюнулись из глаз,обрызгав тутом. Белым-белым тутом.

«Во мне шевелится янтарь…»

Во мне шевелится янтарьсухих платановых волокон.И сразу – новая деталь:гематоген больничных окон,

минтай бескостный, тубус-кварц,фигурки в пате, как опята,и собеседник – Розенкранцли, Гильденстерн в пижамке мятой –

мне в печень самую проник.Он рот полощет марганцовкойи ложкой чайноюязыкскребет, чтобы звончей им цокать.

– Переходи! – хриплю в ответ…Но чувствую: сейчас наверновесь этот желто-красный цветтебе исторгну на колена.

Три цвета

А вот и нет, вещий пень, мы не дерево –скорее купол, троичный, как мускул:сначала КРАСНЫЙ – что мозг свирелевый –участок нас – не широкий, не узкий,

а так себе: без разбора и правилажуя, усваивая то, что к телуприкосновенно – от рта до гравия, –он в том числе обращен te Deum;

затем прохладное нечто и полое,как привкус кальция – БЕЛАЯ мышца:всё, что внутри, – наши сны и волосы –растет вовне утвердиться в вышнем –

не божестве еще, нет, но вот с этого,и правда, вверх, распрямляясь, как выдох,какуточненье, хитин и плацентуспалив без пепла, – летит на выход.

Там острие, там все прошлое – побоку;одна родная душа – и не больше –разрешена; там бесцветное облаконад СИНИМ пламенем:– Боже!.. Бо-же…

«Если мне ребячество позволит…»

Если мне ребячество позволитКольчатый понюхать этот срез –Бог не выдаст, каланча не взвоет,Сад не рухнет, саранча не съест…

Вот и ты навек туда вселилась.Твой прописан в нем воздушный код.И в какую б сторону ни длилисьВремя и пространство – мне легко

Повернуть их вспять таким нехитрымОбразом; и сколько бы я впредьНи любил – всё тем же хвойным спиртомБудет воздух меж колец гореть.

И твоя в нем верная, как верба,Часть – у обонятельных вершин.Ты во мне так много опровергла.Только он и неопровержим.

Ода симметрии

Помнишь, я маятник пел, постигал?..Время струиться – и время треножиться.К этим матрешкам, картам, стихамты уже, кажется, не относишься.

Тайные счетоводы земливолос исчислили, голос измерили.Из дирижаблевых недр извлекликорень симметрии.

Мир равновесием сбит, укреплен,словно плотина бобровым цветением.Руки и ноги, как стержни времен,равно от солнечного сплетения

удалены; и в количестве двух –трон лицезрения, дерн лицемерия.Эта строфа, ее буква и дух –имя симметрии.

Что ж, и твой берег (прости и спаси!),беличье, самочье в хвое и цинне,власть бурых крапин в царстве росы –тоже на попечение Цифре?..

Поздно. В мой разочарованный Садвышло бесформенное, бессмертноенебо – отверстое тысячью кратэхо симметрии.

«Спалось? Спалось. Но как!..»

Спалось? Спалось. Но как!..Какие трелиНам под подушку проводил сверчок!..О чем веретено в лимонном чревеСкворчало, как расплавленный пичох.

День завтрашний без внешних вспоможенийСелился под махрушками у бра.И сон с тобою был кровосвершенье,Смещенье материного нутра.

Росло? Росло потом в тебе такое,К чему по отношенью мы одни,Что не рассечь на женское-мужское,Не застирать, как пятна простыни.

И дней тех межеумочная птицаТакую высь нашла, что посейчасОттуда наши сны с тобой и лицаВидны как ее целое и часть.

Смерть солдата

Я не тем оглушен, что погоста,словно нехристь двурогий, лишен,что свечного домашнего господа,как блудный овен, отлучен.

И не тем, что, как в детстве из лука,настреляться я так и не смог,что не лег, как отцова наукаучит нас – головой на восток.

A – что вместо просторного гробая лишь кожей обернут сырой,как какой сарацин, и природас пятиста меня давит сторон.

Мне другое обещано было:как-то крестный мой Скарабейна Покров говорил, что могилоймне воздастся по вере моей.

Я не больно-то верую в Богакак радетеля мертвых. Кабывсе исчезло – ан вона как бойкобез меня продолжается быть.

Я сквозь ситечко вижу коренья;крышки нету, всеяден песок…Так лежу, словно умер. Но время –как и раньше – летит на Восток.

Надпись на книге «Регулярный сад»

Мне же видится в этом обратное:Не начало конца – не исход.Человек – существо многократное,По количеству ребер и хорд.

Отпускаю тебя, мое лучшееГоворливых собранье вершин –Торжество Земледелья и Случая,Тьмы и Воли, Печали и Лжи;

Время-лето укропное, медное,Что бы ни означал твой аккорд(Ух, и мает, и мечет, и рвет его), –Всё вали на меня как на мертвого.Пересад. Перелес. Переход.

К поэме (вербное)

Отныне до века присутствие пчёлв моей почивальне, как в мёде, – при чём(что может быть более кстати?):

из лопнувших банок варенье, рассол –по стенам, и вечер – прозёванный сон,забытый, как слон в зоосаде.

Другие жильцы остывающих книггалдят, что в итоге мне, кроме как в них,и не во что будет вселиться…

Однажды увиденной в ртутном жару,разъятой – но, после того, как умру, –тобою пребуду, Мелисса.

И я прозреваю как Сретенье – век,в котором на внутренней копоти векмелком обозначится чёлка;

что ныне, в руках у детей и отцовна вербных побегах головки птенцовдрожат, словно белые пчёлы.

Элегия

Я в контрах с контрой, я с борьбой в борьбе.Два верных стражника, два кормщика тебеНа полную отверженности ночь,В которую ты нам замыслишь дочь…Войди в мой дом – не в тот, что летний паркПодпер спиной, а в тот, что хной пропахТашкентской осени. Я двадцать лет егоНе навещал, ты видишь – никогоТеперь в нем нет, и значит – самый срокГлотать творящей пустоты комок.Пришли. Продолжим. Тут вот, под стеклом,Стоит за красным томом – черный том…Сними-ка аккуратно первый ряд;Да, то, что нужно. Умница. Я рад,Что тень от этих букв всеядный светНе сжег за столько затворенных лет;Что лица двух моих учителейОн пропитал; и типографский клей…Нет – дух древесный, как лесной орех,По ним – то сверху вниз, то снизу вверх.

Тебя встречают капитан СмоллеттИ доктор Ливси. Опоздавших нет.

Я с контрой – в контрах, я в борьбе с борьбой.И ты, и я – нам не бывать собой,Затем, что непреложность – не законВ любви; игрой уравновешен сон.Твой свет – на мне, и тень моя тебяВедет туда, где мы играем – спя.Где на любом борту, в любом домуСебя не знаем мы – и потомуУберегут нас там от многих бедСмоллетт и Ливси, Ливси и Смоллетт.

Еще не рождена, пусть наша дочь –Двойной портрет их повторит точь-в-точь.Пусть унаследует – избави Бог,Не твою верность, не мою любовь, –Ум с простотой (две стороны лица):Честь сильного и смелость мудреца.Когда прочтет – как книгу ли, клавир –Вот этот мир или… не этот мир –В какой бы ни вошла – с ней будут тамМой смелый док, мой честный капитан.

А мы себя, найдя с таким трудомДруг в друге, – отдадим за этот дом.

Ольга Медведко

Круг жизни

Медведко Ольга Леонидовна родилась в Москве. Закончила Московский государственный лингвистический университет, канд. пед. наук, культуролог, журналист, член СП России, председатель Гумилевского общества. Автор двух поэтических сборников «Circle» (M., 2003) и «Круг жизни» (М., 2009), составитель посмертной книги стихов Сергея Лукницкого «Луч звезды» (М. 2009), автор и составитель нескольких книг по культурологии.

«Истинная любовь всегда трагична. А если она взаимна, то трагична вдвойне. Поэтические тексты Ольги Медведко не могут оставить равнодушным того, кому это чувство знакомо не понаслышке, кто сам прошел сквозь ожидание, сомнение, восторг, отчаяние. Когда их читаешь, отодвигаются на второй план дактили и хореи, но крупными хлопьями сыплет снег, стучит по стеклу летний дождь, и невольно возникает образ человека, к которому обращены эти стихи, – человека, очарованного жизнью, творчеством и любовью».