Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1977 год
— Одна борть служит 100—150 лет. Высота в среднем 10 метров от земли. Леток — всегда в сторону востока или юго-востока. Подождите, дайте кончить! Таким образом, рабочий день пчелы начинается минут на двадцать раньше, чем на земле, в колоде: ведь солнечные лучи сперва поверху идут. В период цветения липы эти двадцать минут очень ощутимы. Они и ставят борть по медосбору выше колоды!
Наконец машина замерла. Мы углубились в лес — и вскоре на опушке увидели бортевое дерево. Оно было громадное и, что больше всего поразило, живое... Мне почему-то казалось, что после выделки борти ствол непременно засыхает. Но перед нами шелестела листьями красавица липа высотой метров двадцать. Липа в расцвете сил, будто не замечавшая огромной каверны в своем теле, мелких ранок — приступочек, ведущих к борти, и спиленной вершины.
— Верхушку всегда спиливаем, чтобы не сломалась при сильном ветре, — почти шепотом говорит Шафиков. — Так исстари повелось.
Здесь, в лесу, был уже не тот Ивний — резкий спорщик, колючий человек. Куда девалась безапелляционность суждений? Сейчас Ивний смотрел на большое дерево с почтением и тихим восторгом.
Между тем бортник обхватил широким ремнем себя и дерево так, что теперь они представляли единое целое, и ступил на первую приступку, выдолбленную в стволе. Я засек время. Опираясь поясницей на ремень, он ступил на вторую, потом приник к шершавой коре, расставил руки, будто обнимая липу, ухватился за ремень и резким движением послал его вверх. Снова откинулся, прижался к ремню, еще одна ступенька, снова рывок ремня вверх — и так все десять-двенадцать ступеней с цирковой ловкостью, математической точностью движений и без спешки. Воя процедура подъема заняла чуть больше минуты.
Зашелестел давно собиравшийся дождь. Мы спрятались под соседней липой, но так, чтобы видеть работу бортника. А он не торопясь обивал должею какой-то колотушкой, предварительно привязанной к поясу.
— Плотно вставлять приходится, чтоб медведь не выбил, — поясняет Ивний.
Крышка с мягким стуком упала на руки бортника. На веревке он спустил ее вниз, на землю. На той же веревке шофер подал ему чиляк.
— Сейчас резать начнет. Главное — не помять соты, а то мед потемнеет, — шепчет Ивний.
Небольшая тучка вылетает из борти и тут же рассыпается вокруг человека, распластавшегося по стволу. Ничего необычного в этой картине нет, я уже привык к тому, что без боя пчелы своего добра не отдают. И методы борьбы знакомы. Так и есть, бортник берется за дымарь, чтобы помешать взлететь новым тучкам. Но почему сегодня меня это особенно поражает? Гул растревоженного улья не тот. В нем, как всегда в таких случаях, недовольство, но и какой-то странный, тяжелый, посторонний надсадный звук, будто летят они через силу...
А человек, повисший между небом и землей, держит в одной руке дымарь, в другой — нож, но не торопится вонзить его в соты. Под плотной маской не видно его лица, но в движениях, в позе сквозит растерянность...
Что же это за посторонний звук? Я понял — дождь! В такую погоду пчелы не летают, их выгнала из дома необходимость, и под дождем они чувствуют себя неуютно, летят, как перегруженные транспортные самолеты.
Бортник все так же стоит с занесенным ножом. Не оборачиваясь — обернуться он не может, — кричит нам по-башкирски. Что-то явно не так, что-то идет не по плану. Дождь усиливается, и вылетевших пчел становится все меньше — водяные струи прибивают их к земле, к листьям, относят в сторону...
Летит на землю чиляк, шофер поспешно прилаживает к той же веревке крышку. Сейчас ее поднимут, поставят на место...
Ивний поворачивает ко мне посеревшее лицо:
— Нельзя эту борть трогать. Слабая семья! Вырежем сейчас соты — они не перезимуют... Поедем чуть дальше, зато там...
Не знаю, кого мне больше жаль — пчел или Шафикова. На него смотреть больно. Он не смеет изменить традиционному башкирскому гостеприимству, но не может предать и своих дорогих бортевых... Значит, надо брать решение на себя.
— Нет, — отвечаю я. — Слишком холодно. Дождь! Да и пчел замучаем...
— Но ведь только здесь, только у нас настоящий липец!..
— Дайте мне кончить! — перебиваю я. — Борти под дождем не вскрывают! Ни нам, ни им это не нужно.
— Им — это уж точно, — слабо вздыхает Шафиков.
Чуть позже, когда мы, промокшие, ввалимся в сторожку, когда вещи наши будут сушиться над печкой и чай будет дымиться в стаканах, Ивний станет подробно объяснять мне, что нет, к сожалению, в запасе бортевого меда, что собирать его будут только через два месяца; а когда хозяйка подаст обычные рамочные соты — от простуды, — он, уже спокойный за своих подопечных, с грустью скажет:
— Это еще не настоящий липец...
И. Люшин, В. Орлов (фото), наши спец. корр.
Трое и полюс
В № 5 журнала «Вокруг света» за 1973 год был опубликован материал Б. Рыбникова «Ложь, которой не хватило часа», в котором излагались сообщения западной печати, ставящие под сомнение факт достижения в 1926 году Северного полюса американскими летчиками Ричардом Бэрдом и Флойдом Беннетом. Сообщения эти основывались на ряде свидетельств. Но настолько ли неопровержимы эти свидетельства, чтобы вычеркнуть Бэрда и Беннета из списка первопокорителей полюса?
Когда-то этот снимок обошел все газеты мира. Стоят у самолета люди в полярных одеждах. Двое из группы сейчас войдут в металлическое нутро — Бэрд уже взялся за ручку распахнутой двери, а Беннет приостановился — им словно овладела усталость. Слева — дублер Беннета. (Как на космодроме. Если в последний момент что-то случится, полет не будет отменен.)
Да, они устали. Тридцать шесть часов практически без сна. Неудачный старт. Починка лыж. Выравнивание площадки. С самолета снято все оборудование, без которого можно обойтись.
Сейчас полночь. Слегка подморозило. Неужели и сегодня не взлетят?
Дверь захлопнулась. Беннет занимает место за штурвалом. В лучах полуночного солнца пропеллеры «Джозефин Форд» — тогда еще самолетам давали собственные имена — сливаются в сияющие диски. Длинный, длинный пробег...
Провожающие, члены двух экспедиций, американской и норвежской — кстати, последние готовят к трансарктическому полету дирижабль «Норвегия», — засекают время. По Гринвичу 0.37.
...Утонули за горизонтом вершины гористых островов Шпицбергена. Последний четкий ориентир. Много часов перед ними будет теперь лишь белое безмолвие. И — солнце. Только оно (магнитный компас в высоких широтах ненадежен) поведет по меридиану к точке, до которой еще более тысячи километров.
Крылатая тень скользит по льду. Беннет за штурвалом. Бэрд — он командир и штурман — непрерывно ведет навигационные наблюдения. Инструментов немного. Солнечный компас, прибор для определения ветрового сноса, секстант да два хронометра. Почти как в эпоху Великих географических открытий. Никаких локаторов, радиопеленгаторов. В авиации это появится позднее.
Вновь и вновь Бэрд берет азимут и высоту светила. Вносит поправки на боковой ветер.
Миновали широту, на которой год назад совершил вынужденную посадку Амундсен. Севернее Арктика еще не видела самолета! Они первые. Бэрд нащупывает в кармане медальон. Это талисман, который когда-то уже побывал на полюсе с Р. Пири и должен туда привести людей вновь.
Все три мотора работают мягко, бархатно. «Джозефин Форд» приближается к полюсу. Пилоты изредка меняются за штурвалом. Пока все идет нормально.
Но что это? В масляном баке правого мотора течь! Вот-вот стрелка манометра сбросится на ноль, и мотор заклинит! Через иллюминатор хорошо виден и мотор, подвешенный под крылом, и масляный бак. Рядом, но в воздухе не достать. Надолго ли еще хватит масла?
Беннет пишет записку, предлагает экстренную посадку. Бэрд медлит, пристально всматривается в капли масла, поглядывает на манометр. Стрелка показывает нормальное давление. Но риск велик...
Ну а если сесть? Как Амундсен. Однако взлетишь ли потом? А пешком по льду не выбраться: до ближайшего берега, до Гренландии, около тысячи километров. Аварийный запас продовольствия всего на десять недель, и — полное отсутствие опыта передвижения по дрейфующим льдам.
Бэрд принимает решение долететь до полюса во что бы то ни стало. Даже если для этого понадобится идти на двух моторах.
Через восемь часов двадцать шесть минут после старта 9 мая 1926 года «Джозефин Форд» достигает полюса. Последние тщательные астрономические наблюдения. Несколько фотоснимков однообразной ледяной пустыни, кинокадры.
Таков свободный пересказ доклада Ричарда Бэрда Национальному географическому обществу, его скудного отчета в газетах и записей в дневнике вообще немногословного Флойда Беннета.
