Кромешник. Том 1 - Dominik Wismurt
А вот Марта почему промолчала?
Ну и чёрт с ней.
— Вот тут ты прав, Кузьма. Мне бы тоже не помешало помыться. Может, баньку затопишь?
Домовой почесал грязный затылок.
— Это, конечно, можно, но… — Кузя замялся, явно не зная, как сказать.
— Ну, что ещё?
— Не моя вотчина. Банника.
Хлопнул себя по лбу.
— Ещё одна нечить. Ну, ладно, делать нечего, пойдём знакомиться.
Можно было, конечно, ополоснуться под душем, но я уже зашел в ванну и проверил, что кран не работает, ванная заржавела, а в углах стен свили свою ловчую сеть пауки.
— Что ж ты за хозяйством-то не следил? Эх, Кузя-Кузя.
— А что я? Это Стефания не велела. Хотела, чтобы если кто зайдет, в ужасе разбежались. Глупо, конечно, таким никого не испугать, тем более ведьм. Эти ничего не боятся. Уу-х, бабское племя. Все злые, завидущие, наглые. Уж я их повыгонял в последнее время, особенно когда обереги стали плохо действовать.
— Стоп! Погоди, Кузьма. Баба Стефа говорила, что всё в порядке и за стенами этого дома я буду в полной безопасности до тех пор, пока не наберусь сил.
Кузьма грустно покачал головой.
— Уже нет. Она когда слегла, вообще перестала следить за подпиткой. Думала, обойдётся, но эти «упырихи» так и лезли, каждый раз подтачивая защиту. Знали, что хозяйка скоро уйдут за грань, вот и пытались до неё добраться, да уговорить, чтобы дар свой передала. Не хотела Стефа, чтобы он чужим достался. Держалась до последнего. Если бы ты не приехал, отпустила бы свою суть на вольную-волю, а сама неупокоенным мертвецом стала. Упырём, то есть. Вот тогда бы точно беда случилась. Хорошо, что ты успел вовремя, — Кузьма посмотрел на меня с раскаянием, — Ты прости меня, дурака такого, я не со злого умысла. Не понял поначалу кто ты есть, вот и взбеленился, с лестницы столкнул. Да и потом не от недоверия или злобы отказывался в тебе хозяина признавать… Грустил очень. Не мог отпустить Стефанию. Я ведь ей почитай более двухсот лет прослужил.
— Кхм, значит про продолжительность жизни Марта правду говорила?
— Ага, — кивнул домовой.
— Ладно, Кузя, хорош лясы точить, пошли с банником знакомиться. Надо чего с собой взять, чтобы его задобрить? Вдруг утопит нас в бочке или угарным газом отравит.
— Да не-е, хозяин, Тимоха нормальный, безобидный почти, но почтить его всё же надобно.
Ага, главное слово тут «почти». Да и вообще, что-то сомневаюсь я, что нечисть бывает безобидной. Уверен, даже Кузьма способен стать для своих врагов ночным кошмаром, если только захочет.
Спать хотелось зверски. Зевнул пару раз, чуть не свернув челюсть, но упрямо решил, что пока не помоюсь — не лягу.
Тем временем домовой продолжил свою речь:
— Хлеба с солью возьмём и медовухи. Он это дело уважает, а по утру ты чёрную курицу раздобудь и голову отруби, а потом закопай у входа в баню, тогда Тимофей тебя окончательно примет и будет почитать, как хозяина.
— Курицу значит… И где я её возьму?
— Так у кого-нибудь из деревенских точно найдётся.
На том и порешили.
Банником оказался такой же мелкосра… то есть невысокий мужичок, но в отличии от домового, выглядел пристойно: чистый, опрятный, в белой рубахе и полотняных штанах — он был похож на кукольную игрушку, правда до тех пор, пока не поднимал на тебя тяжелый, пробирающий до костей взгляд.
С трудом удержался, чтобы не отвести глаза в сторону. Знал, сделай я это, и навсегда потеряю уважение банника, да какое нахрен уважение, он меня даже на порог не пустит, удавит как ту черную курицу, которую я пообещал ему принести завтра днем.
А банька удалась на славу. Я даже взбодрился. Спать сразу перехотелось, особенно когда Тимофей прошёлся по спине берёзовым веником и поддал пару.
— Уф-ф, хорошо, — простонал я, чувствуя, как каждая косточка в теле растекается словно желе.
Раза четыре выходили в предбанник остудиться и всполоснуть горло. Тимофей не любил, когда его «гости» употребляли алкоголь, поэтому Кузя сразу сказал, что ничего свыше полутора градусов брать не будем.
Сейчас я сидел и с удовольствие хлебал деревенский квас из большой кружки.
Сам же банник не побрезговал медовухой. Ага, двойные стандарты: нам нельзя, а ему можно, но мне не жалко, пусть довольствуется. Сдаётся мне, баба Стефа в последнее время его не часто радовала подобными мелочами, и не потому — что не хотела, просто была не в состоянии в силу своей болезни.
Когда мы с Кузьмой возвращались в дом, домовой выглядел совершенно по-другому. Я бы даже сказал, благородно. Подстриженные зачёсанные назад волосы и окладистая борода придавали ему солидности. Он выглядел как маленький укоренившийся дуб, который хрен выкорчуешь. Скорее спину надорвёшь, чем добьёшься результата.
Кузьма вновь обрел уверенность в завтрашнем дне. Степенный, важный, он вышагивал впереди меня и довольно щурился.
Вот именно этот прищур мне и не нравился. Я прекрасно видел хитринку, то и дело проскальзывающую, на казалось бы невозмутимом лице, которая давала понять, что моя нечисть способна на разные проказы, и за ним нужен глаз да глаз.
— Надо будет завтра прибраться. Кровать бабы Стефы выкинуть, подмести, пыль вытереть, полы помыть, кран починить.
— Не переживай, хозяин, ложись спать. С уборкой я справлюсь, а вот кран… Тут тебе самому придётся.
— Угу, — пробормотал я, совершенно не вслушиваясь в слова, произносимые домовым.
Кое-как добрался до дивана и рухнул на жесткую поверхность. Повертелся пару минут и провалился в глубокий сон.
Глава 10
Думал, что будет сниться всякая ересь, но, на удивление, спал спокойно первую половину ночи.
Проснулся ни с того — ни с чего, подскочил на диване и уставился в темноту, словно о чём-то забыл.
— Точно! — хлопнул себя по лбу и потянулся за телефоном.
Надеюсь, Анька меня не убьёт.
Гудок, ещё гудок, ещё один. На седьмом — до моих ушей долетел заспанный голос женщины.
— Гаврилов, ты охренел? Время видел? Почему каждый раз звонишь посреди ночи? Если тебя не убивают, ты не попал в больницу, не закапываешь чьё-то тело в лесной глуши, — хмыкнула бывшая любовница, пытаясь пошутить, — то пожалуйста, сбрось звонок и ложись спать. Всё остальное может подождать до утра.
— Ну-у, вообще-то, закопал совсем недавно, — ответил серьёзным тоном, в результате чего заставил собеседницу поперхнуться воздухом.
— Не смешно.
— А я и не смеюсь.
На той стороне зависло молчание.
— Гаврилов, ты сейчас хочешь сказать, что кого-то убил, а
