Божьим промыслом. Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский
Волков попробовал бульон: кажется, в него при варке добавляли жареный лук и какие-то коренья.
Яйца, зелень, ветчина, хрустящий хлеб, чуть сладковатый токай… Да, это было неплохо, неплохо… Не зря император просит себе к обеду такой суп едва ли не каждый день.
«Ну, хоть повара здесь не всё разворовали».
Он увлёкся вкусным супом и вином, пока не услышал, как принцесса бросила ложку в свою миску. Генерал поднимает глаза… Впрочем, он, даже не взглянув на неё, уже по звону миски понял, что женщина немножко раздражена. Хотя правильнее сказать, зла. Её глаза пылают, и она снова довольно громко говорит Волкову:
- Это я просила совет наградить вас и ваших людей!
- Мои люди и я очень признательны…
Он не договорил, так как принцесса перебила его:
- Я просила их о награде! Я! Я сама хотела вас наградить! – она высказывает ему это так, как будто это Волков в чём-то виноват. И продолжает с укором: – А этот негодяй…
Она почти кричала, и снова в её голосе обида граничила со слезами, и эти слёзы могли прорваться наружу, посему генерал в молитвенном жесте сложил руки: умоляю вас, а потом, опять же жестом, показал ей, приговаривая:
- Принцесса, я умоляю вас: потише, потише…
Она сверкнула в его сторону глазами: ах, как вы мне надоели с этим «потише», но тон всё-таки сбавила и продолжила:
- А этот негодяй отнёс подарок вам сам, как будто это подарок от него, как будто это он устроил ваше награждение, – и лишь закончив, взяла ложку из тарелки и без видимого аппетита стала есть суп.
Барон видел, что маркграфиня не на шутку расстроена из-за такой, казалось бы, безделицы, и чтобы как-то успокоить её, он ей и говорит:
- Скрывать не стану, подарок пришёлся мне по вкусу… Но той наградой, которую я жду больше всего, никакой канцлер одарить меня не может, - она поднимает на него глаза, кажется, начиная понимать, куда он клонит. – Это лишь вам по силам, моя принцесса.
Кажется, его слова достигают нужного результата, но она всё ещё немного раздражена и поэтому говорит:
- Я мечтала, что награжу вас, ещё тогда, когда мы были в башне, прятались от врагов, уже тогда я думала, что бы подарить такому герою. Думала и выбирала, думала про коня, у моего мужа были племенные кони стоимостью по триста талеров, и даже, кажется, по пятьсот… Ещё я слышала, что есть доспехи по тысяче цехинов… На ваших доспехах узор уже изрядно побит… Но их оказалось долго делать. Я всё придумать не могла… А этот человек взял и забрал у меня такие приятные минуты, как это глупо… Как скверно всё вышло…
- Бросьте, Оливия, - без всякой куртуазности, без всякой галантности, очень просто говорит генерал.– Самый ценный для меня подарок у вас под юбками. Настолько ценный, что я уже и не знаю, как после вас поеду к жене. Что мне с нею после вас делать?
Она застывает с ложкой, полной супа, смотрит на него, и Волков видит, как у этой по-настоящему соблазнительной женщины краснеют ушки под чепцом. А потом маркграфиня всё-таки находит слова; сделав глубокий вздох и положив ложку в миску, она произносит:
- Прикажу подавать вторую смену блюд.
- Нет, - он качает головой, - я перекусил в отряде с офицерами, вот ещё и с вами, хватит с меня, а то и без этого тяжело в жару. Пусть фрукты со льдом несут и вина молодого и холодного.
- Хорошо, - сразу соглашается она, - я тоже не люблю в жару наедаться.
А Волков видит, что настроение у маркграфини улучшилось, поутихла буря, молнии во взоре не мелькают, и тогда произносит он немного задумчиво:
- Есть ещё три человека, что достойны отдельной награды.
- Вот как? – сначала она не понимала, о ком он говорит, а потом стала догадываться. – А, так вы про тех молодых людей, что были с нами в башне. Да, наверное. Они достойны отдельной награды. У моего мужа, прими Господь его душу, есть хорошие кони. Может, подарить им коней?
Волков качает головой:
- Нет, коней они и сами могут купить; вы можете одарить их так, что они будут помнить о вас до конца жизни.
Тут она снова недоумевает:
- И что же я такого могу им дать удивительного?
- Уж не знаю, - он о чём-то думал, что-то вспоминал. – Кажется, всё-таки можете. Да. Нужно будет узнать. Может ли не сеньор, а сеньора жаловать человеку рыцарское достоинство.
- Рыцарское достоинство? – удивляется принцесса.
- Ну да… - Волков всё ещё размышляет. – Вот уж был бы дар так дар, и главное, вам то ничего не стоило бы. Феодов им не надобно, они будут кавалеры безземельные.
- Так узнайте всё наверняка, можно ли жене приводить юношей в рыцарское достоинство, - говорит маркграфиня, кажется, воодушевляясь этой мыслью. – А что, буду и для ваших людей сеньорой, будут звать меня инхаберин. Мне же то не сложно будет, я как-то ещё при батюшке присутствовала на акколаде, помню, как шпоры батюшка юноше сам вязал, думаю, справлюсь, сделаю их рыцарями, если воинам вашим будет от того большая радость, – тут принцесса встала: всё – обед закончен. – А пока пойдёмте со мною, барон, покажу вам наши псарни и конюшни, гордость моего супруга покойного. Сказала нашему обер-егермейстеру, чтобы ждал нас, обещала, что приведу вас ещё до обеда, видно, заждался уже, – она взглянула на барона ласково. – Ну, ежели, конечно, у вас нет иных дел.
- Никаких дел. Я весь в вашем распоряжении, Ваше Высочество. Посмотрю псарни, потом в Вильбурге расскажу, как всё устроено, – Волков тоже встал из-за стола.
Глава 11
Когда они проходили по коридорам, за ними, кроме фон Готта, пошла и товарка маркграфини госпожа
