Пляска одержимости - Елизавета Коробочка
Иногда ему чудилось, будто он вновь видит себя: двух, одного, юного шиноби с чистым без шрамов лицом, что отворачивался и шел на верную смерть в место, где история Такигавы заканчивалась, и он сам, с уродливыми рубцами, который направлялся… Куда?
Он и сам не знал.
— Ты с похорон Кенджиро? — вдруг осведомился Окамура.
Ямато скосил на него взгляд.
— Вы знали?
— Ну, что он решил устроить себе пафосные проводы и дал зарезать себя пацану? — хохотнул. — Конечно.
— Мне думалось, вы не знакомы. Он так говорил.
Некоторое время Окамура помолчал, сминая сигарету в пальцах. Потом с кривой улыбкой выдохнул.
— Ну, он не соврал. Ода Кенджиро никогда не встречал Окамуру Тэнсая. Это факт, — потом, выдержав паузу, все время которой Ямато неотрывно смотрел на него, он вдруг чуть хрипловатым голосом обронил: — Мы давно не виделись. Эдак… с пятьдесят восьмого года. Совсем уже чужие люди друг другу стали.
Схожая внешность… Наваждение, которое увидел Ямато, когда встретил Оду Кенджиро… Реакция на «Приветствие»… Детали загадки постепенно складывались в единый рисунок, и чем дольше Ямато на него смотрел, тем неприятней ныло у него что-то под сердцем. Человек рядом с ним ради своей идеи отсек все лишнее, запер себя в клетку успеха, ту, о какой говорил Ишикава. И даже не приехал на похороны брата, чтобы проститься с ним окончательно. Того брата, что рискнул всем, чтобы отомстить, отдал здоровье — и не дал империи Хорин Тацуи расцвести раньше срока.
— Вы — тот журналист, Ода Юкио?
— Давно меня не называли этим именем, — простодушно усмехнулся он. — Я уже и отвык.
— Почему Вы…
— Не захотел. Мы давно не виделись. Очень давно… Даже не созвонились по итогу, — Окамура опустил голову, водя пальцем по подбородку, будто бы что-то усиленно вспоминая. — Неловкий вышел бы разговор. Кенджиро бы взбесился, осознай, что вся его жертва была напрасной. Что я был жив. Хотя, может я ошибаюсь. Мы так давно говорили. За столько лет образы становятся туманней. Мы уже давно не те люди, какими были.
— Зря Вы так. Мне кажется, он был бы рад Вас увидеть.
— Может и зря, — и вновь эта виноватая улыбка. — А что, он тебе что-то сказал?
— Он был крайне загадочен, но мне показалось, что он даже удивился, что Вы продолжили хранить молчание. Хотя, думаю, в обиде он не был.
Тишина, некоторое время.
— Вы скучали по нему?
— Наверное… наверное все же да. Но моя идея требовала начать все с нуля. Включая даже такие связи.
Ода Юкио — удачливый, потому что сумел добиться многого и не умереть. С ним сравнивал Ямато Ода. Но вместе с тем… корпорации все еще правили балом, а протест Окамуры, кто продолжит его дело, когда его не станет? Савада, Цунефуса? Или его молодые подчиненные, вроде Накадзимы и Хэнми? Окамура строил свою империю, договаривался с людьми, но Ямато не видел результатов, словно все это было огромной стеклянной пушкой, что треснет, как только он умрет.
Впрочем, Ямато был лишь шиноби. И он много не видел.
Вполне вероятно, Окамура уже что-то планировал. И делал. Сомнительно, что он просто выстраивал связи все эти годы. Журналисты бывшими не бывают; и он, скорее всего, копил компромат на кого только мог, чтобы потом использовать его в грамотной борьбе сверху, без учинения разгрома. Впрочем, ему было плевать. Клетка успеха… Если этим он сумеет найти искупление, то станет иконой, о которой говорил Ханзе.
Запрет себя, чтобы другие жили счастливо.
Не отводя взгляда от горящих свалок, Ямато вдруг обронил:
— Как Вы выжили?
Пытка «Приветствием» напоминала настоящий ад.
Словно от тебя постепенно отрезают маленькие кусочки, чтобы потом вновь склеить их обратно и разорвать. Если ты не говоришь правду — ты труп. Если ты сопротивляешься — ты труп. Если ты пытаешься уклониться от ответа… Круговорот вопросов, боли, света в лицо, жажда, жажда, жажда… Хорин Тацуя знал, что делал, когда выбирал этот метод для добычи информации; и он получил все, что хотел от нерадивого журналиста, который попался в его сети. Нашел информацию не только на себя, но и получил сведения о конкурентах, забрал все, что хранилось в «Хелленоре».
А потом, когда от пленника уже не было пользы, лишь улыбнулся ему в лицо некрасивой улыбкой и хрипловатым голосом обронил:
— Что ж, пожалуй, теперь от тебя можно и избавляться.
Ах, как блаженно это было слышать.
Кажется, тогда ему ввели какой-то наркотик в шею, так много, что в нормальном случае случился бы передоз; он, в общем-то, и был, но в пору работы журналистом Юкио какие только порошки не нюхал, чтобы оставаться бодрым как можно дольше, и то, что убило бы обычного человека, вынудило его замереть на грани между жизнью и смертью. Впрочем, если бы не Фудзимото, тот детектив, с которым работал брат, то песенка Юкио бы там и закончилась, в канаве у свалки Нэнокуни, куда сбросили его тело. И была бы это короткая и крайне дрянная история, но Юкио повезло; его выдернули из посмертия, заставили сердце биться вновь, изъяли проволоку из живота.
Когда он открыл глаза, то не мог пошевелиться вообще — настолько сильно все болело.
Обстановка вокруг была незнакомой: какое-то грязное помещение, тесное, темное. Сам он лежал на футоне, и единственным, что ощущал в ту секунду, помимо боли от каждого мига существования, это воткнутые в вены катетеры. Рядом висела целая гирлянда пакетов с кровью и еще какими-то жидкостями, но разобрать подписи он был не в силах.
Как же все болело. Как же болело…
Дверь в комнату медленно открылась, и ее скрип показался невероятно громким. Юкио застонал; кто-то рядом зашептался, а потом негромко произнес:
— Надо увеличить дозу обезболивающего.
— Совсем сдурела?! Он так откинется.
— Он откинется без этого, верно, — неизвестный женский голос звучал рассерженно. — Просто делай, что тебе говорят.
Следом — вновь блаженная темнота.
Так было несколько раз; он просыпался, чувствуя адскую боль по всему телу, кто-то вводил ему новую порцию обезболивающего, и он проваливался в долгий беспокойный сон, где ему вновь виделся Хорин Тацуя, где из живота вновь торчала проволока, где…
Когда он распахнул глаза в очередной раз, окно было чуть приоткрыто; рядом сияла вывеска дешевого бара, Юкио видел его пару раз, и в голове всплыло: сейчас вечер, потому что только вечерами владелец выставлял эту настройку цвета, противно-розовую. Значит, он был где-то в Эдогаве.
При должном осмотре комната оказалась не такой уж и грязной,
