Ученица мертвеца - Любовь Борисовна Федорова
И что теперь? Сдаваться? Поворачивать инспектору в растопыренные лапы? Его уже слышно, он что-то вслед Белке хрипит.
Ноги подсказывали: беги! Разум говорил: Белка — дура. Лихая тебя понесла скрываться, пока тебе толком ничего не сказали. Тон ей, видишь ли, не понравился. И взгляд. И желание всеми командовать. Инспектор — лидер. После смерти местного словесника, пока не назначен новый, — он старший. И, как всякий старший, считает, что ведет себя принципиально и верно.
А Белка подчиняться не привыкла. Не приучили ее. Сразу и видно — выросла в стороне от общины, не знает, что такое коллектив и общая ответственность за общую же судьбу, за развитие деревни.
Нельзя так, Белка. Инспектор не деревенские подпаски. Пройдет по твоему следу до самой избушки и в подвал спустится. От учителя там только голос. Ну, или банку с заспиртованными кишками в воздух поднять, да по голове стукнуть — это учитель еще как-то может. Как ты будешь защищаться, Клара Водяничка, если этот начальственный мордоворот сграбастает тебя за шиворот и поволочет куда ему надо? Тут даже не деревня, бабы с матюгами не вступятся, ор не поднимут, не пристыдят, не отобьют со словами «плохонькая, но наша». Единственная защита — окошки в избе мелкие, инспектор не пролезет, а на двери нутряной засов.
Так что начала — не пяться. Так и учитель говорит. Ты уже побежала, Белка. Ты уже пробежала две трети дороги. Правильно, неправильно, твой путь лежит вперед. Не уйдешь от погони, так хоть учителя позовешь на помощь, он объяснит, что ты ни причем с этими упырями.
И, заслышав шум за спиной и очередное: «Бешеная, стой! Да подожди ты!» — Белка бросилась в кустарник.
У коринки, июньской ягоды, частые и прямые, как хлыст, стволы. Растет она кучно, густо, ломается с трудом. У оврага на солнечном месте ее насеяли птицы. Одно счастье — по остаткам зимы стоит она лысая, а дорожка промеж этих кущ протоптана четко, даже под снегом понятно, где пролегает. Белка тут еще и натоптала колею с почтовый тракт, и кабаны ей помогали. Поэтому треск и возгласы за спиной, отличные от обычной погони, сразу показались неправильными.
Инспектор выкрикнул что-то очень громкое и совершенно непонятное. Какое-то монахово пространство, потом запечатление. Чего, неясно, кажется, импетуса. Слова были полузнакомые, но ни значения, ни правил сочетания между собой Белка не знала, соответственно, использовать такие не могла. Но это точно были рабочие слова. Они не просто так. И, поскольку на себе действие словарной силы она не почувствовала, получалось, что словами останавливали не ее.
Белка зацепилась ботинком за настовую корку в глубоком кабаньем следу и упала на четвереньки, рассадив правый кулак. Инспектор выкрикнул какую-то аккумуляцию и закашлялся — слишком долго до этого орал, чтоб Белка вернулась.
Она постояла на четвереньках, разглядывая в двух шагах от себя пласт тени, уходящий за снежный гребень. Поднялась, отряхнулась, повернулась, и, не торопясь, пошла к инспектору.
Глава 10
* * *
Зверь стоял полностью на свету, уцепившись за ледяную корку когтями. Длинными, серповидными, совсем не волчьими. Да и сам он волком не был. Большой, длиннолапый, нескладный. Лежалая шкура сползала с него клочьями, дымилась от солнечного света и была грязно-белой с заметным черным пятном на боку. Звуки, которые зверь издавал, клацая оскаленной пастью, походили на дребезжащее рычание. Белка едва не поколебалась в своей решительности, чуть не уронила весь приготовленный запас слов, который несла с собой, чтобы применить на живодушном. Не волк вышел поперек дороги, а деревенский пес Жулик, известный своей страстью давить кур, когда срывался с привязи. Он пропал года два назад после очередного захода в соседский курятник.
Белка сначала испугалась. Потом воспряла. Потом огорчилась. Потом все поняла. Знала, что делать. Вместо чего-нибудь рабочего, вроде «непропорциональный» или «импрегнация инсектицидом», она крикнула:
— Жулик! Сволочь! Моего тетерева зачем съел? Чем он мешал тебе, паскуде? А ну домой! Быстро! В будку!
Наклонилась, подняла кусок ледяной корки, замахнулась на живодушного — Жулик, здоровенная дворняга, мог отбиться от пары волков, но до визга боялся, когда в него мальчишки кидались палками или камнями. Так его запугали со щенячьего возраста.
И мертвый Жулик попятился, поджал облезлый хвост с костяным сухим кончиком, затрясся и с тонким скрипом канул обратно в овраг.
Ледяная корка рассыпалась в судорожно сжатой ладони Белки, обожгла режущимся ледяным крошевом. Белка села в снег.
— Ф-фух, — сказала она.
— Х-хыр, — сказал инспектор и тоже сел в снег. Потер осипшее горло, покашлял, хотел приказать по-строгому, но дал петуха: — Расск... азывай!..
Белка засмеялась. Только прозвучало это как-то невесело. Инспектор сидел в сугробе, смешной и страшный одновременно. В тулупе Хрода рукава ему были коротки, а сам тулуп слишком теплый, в погоне за Белкой инспектор его расстегнул и изнутри торчала в разные стороны свалявшаяся овчина.
— А чего рассказывать, — сказала Белка. — Я точно знаю, кто Жулика убил. Тот, у кого он последнюю курицу украл. А кто убил, тот и знает, где спрятал. Вон там, в овраге, под берегом. Вынес ночью и прикопал, чтобы и с соседями не ссориться, и кражу кур прекратить. Мудро. Но Жулика жалко, дураком он был, дураком и помер. И после смерти такой же дурак.
— Стая откуда взялась?
— Почем я знаю про стаю, — фыркнула Белка. — Стая была по другой обиде, на Хрода. А Жулик — на меня. Мне самой теперь обидно даже. Неужели я вызываю так мало ненависти? Всего лишь Жулик. Жаль. Я ведь старалась.
— Кто? — инспектор снова потер осипшее горло. — Другие слова у него не выговаривались.
Белка рассказала, кто. Теперь она не сомневалась и не наговаривала зря. Обрела уверенность. Жулика прибил отец Бури, а кто из них вынес пса в лес и прикопал в песке оврага, отец или сын, неважно. Важно, что отец не владеет словом так, чтобы вызвать живодушную стаю, да еще Жулика впридачу. А Бури второй ученик в этом году. Им с приятелем Свитом Хрод мог другие книги показывать, не только те, которые читали всей школой. Была у него дома погрызенная мышами библиотека в старом сундуке, знаниями откуда лучшие иногда безудержно
