Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 05
Комбат не слышал ни боя, ни связного и молча, лихорадочно орудовал лопатой. Не выдержав, связной с официального тона перешёл на товарищеский и взмолился:
— Коля, мы остались одни…
Отрешённое лицо комбата, струйка крови из уха и рот, судорожно хватающий воздух, как у пойманного сазана, навели связного на верную мысль: контужен. Вырвав из планшета клочок бумаги, он быстро написал: «Приказано отходить» — и поднес к глазам Успенского. Тот равнодушно отмахнулся, как от назойливой мухи, и опять за своё. С него близко лопнувшим снарядом была сорвана фуражка, ухо распирала колючая боль, а голову заполнил густой, вязкий, тошнотворный звон очень высокого тона, будто один за другим беспрерывно рвались снаряды. В этом звоне тяжёлым молотком стучала единственная мысль: «Спрятать, сохранить замки орудий». Когда яма была готова, комбат, завернув замки в брезентовый орудийный чехол, опустил их в неё. Несколькими гребками зарыл. Прикрыл сухими стеблями кукурузы и наконец выпрямился, привычно засекая координаты ямы, «привязывая» её к углу стоящего неподалёку деревянного сарая. Смахнув пот со лба, протёр глаза, которые слезились от пороховой гари и смрада сожжённой травы, и только теперь увидел — их осталось четверо: он сам, начальник связи, заряжающий и ординарец.
Кто-то сильно и властно толкнул его в спину, и Успенский молча зашагал за лейтенантом, автоматически, как во сне, передвигая ноги. Шаг за шагом, шаг за шагом. Так же автоматически поднял с земли тяжёлую миномётную плиту и, взвалив на спину, прикрылся ею, как бронёй, от пуль и осколков.
Проходя мимо огневой, Успенский остановился и виновато бросил прощальный взгляд на орудия, выдвинутые из укрытий на прямую наводку, с ещё не остывшими, непривычно опущенными стволами. Новенькие, отливающие свежей краской, они, казалось, молча упрекали: «Значит, бросаете?!». От досады и стыда под кожей щёк взбугрились желваки, острая боль полоснула по сердцу. Его опять подтолкнули, и он снова зашагал. Когда накатывала очередная волна тошноты, Успенский широко раскрывал рот и «откусывал» порции воздуха.
Тяжело вздохнув, он вспомнил минувший бой.
С утра всё складывалось удачно. Артиллеристы успешно отразили несколько атак. Но противник продолжал наращивать удары, бросал в бой всё новые и новые роты солдат и танки. Потери артиллеристов тоже росли. Даже новому командиру полка капитану Васильеву, только что принявшему командование после гибели прежнего командира майора Алгазина, пришлось сесть за панораму и стрелять из гаубицы по танкам прямой наводкой. А во второй половине дня положение стало вовсе критическим. Прорвавшиеся через железнодорожный переезд автоматчики ракетами указали самолетам цель — батарею. Началась зверская бомбёжка. Одно сообщение было печальнее другого. Лошади убиты, тягачи повреждены. Связи со штабом — никакой: проводная связь оборвана, рация выведена из строя. Снаряды кончились… На этом мысли комбата оборвались.
На пригорке шедший впереди лейтенант внезапно взмахнул руками и медленно упал ничком. Успенский перевернул его, стал тормошить. Ни звука. По пыльной выцветшей гимнастерке расползалось бурое пятно…
Под утро все оставшиеся в живых сосредоточились в районе населённых пунктов Цыбенко, Варваровка.
Через три месяца началось контрнаступление. Дивизии довелось наступать по тому пути, которым отходила: вдоль железной дороги Сталинград-Котельниково.
Воины ворвались на станцию Абганерово. Под стремительным натиском конников и танков, поддержанных авиацией, немцы поспешно отступили. На станции, треща и взрываясь, полыхали вагоны и склады, подвергшиеся бомбёжке. Здесь произошла неожиданная встреча.
Внимание Успенского привлекла одна уцелевшая открытая платформа. На ней громоздилась разная военная техника, подготовленная к отправке в Германию. Успенский вскочил на платформу. Осмотрел стоявшие там орудия и вдруг, широко раскинув руки, радостно закричал:
— Ура! Братцы, да ведь эти же пушки наши! Целенькие. — И потом, ласково похлопывая и поглаживая их, как старых и верных друзей, он вполголоса удовлетворенно приговаривал: — Значит, мы с вами ещё повоюем. Замки-то припрятаны…
Вскоре Успенский стал командиром 265-го специального истребительно-противотанкового дивизиона, оснащённого самыми совершенными орудиями. Длинноствольные, грозные, они прошили насквозь и сожгли не один десяток гитлеровских машин.
Но сталинградские пушки Успенский сохранил. Они, сработанные руками тружеников города на Волге, как говорилось, огнём и колёсами поддерживали успешное наступление. Продолжали уничтожать боевую технику и живую силу врага на ростовской земле и в Донбассе, в Крыму и Белоруссии, в Прибалтике и Восточной Пруссии. Но война есть война. Уцелеть было суждено — увы — только одному орудию. Израненное, видавшее виды, прошедшее, в прямом смысле, сквозь огонь и воду, оно произвело свой последний выстрел в последний час войны в районе польского города Данциг.
Возмездие
Полк с боями продвигался вдоль железной дороги Сталинград-Сальск. Отступая в направлении станции Пролетарская, фашистские звери особенно неистовствовали.
Стараясь как можно больше причинить зла мирным жителям, лишить наступающих воинов тепла, подольше продержать их на морозе и нанести тем самым больше вреда, они сформировали особое подразделение поджигателей и подрывников.
Двигаясь от дома к дому, солдаты этого подразделения из переносных заспинных бачков брызгали на крышу, стены или внутрь горючее и поджигали. Уходя самыми последними, они сжигали и подрывали мосты, станционные здания, варварски уродовали железную дорогу, лишая советские войска путей подвоза, на всём протяжении стыки рельсов были вырваны взрывами тола. Каждый рельс разорван на три части. Причём без единого пропуска — пресловутая немецкая педантичность! Когда темп нашего наступления возрос и времени у врага уже не хватало — они рвали только стыки. Позже приспособили специальную технику. Какая-то злая дьявольская сила, словно спичку, переламывала пополам каждую шпалу и раздвигала рельсы.
Мысленно мы прикидывали, сколько же сил потребуется для восстановления. Опилить каждый конец, просверлить отверстия, вытащить костыли, поправить насыпь, заменить шпалы, костыли забить снова, где-то раздобыть болты с гайками… И всё это делать должны в основном женщины, измученные, слабые и полуголодные, делать очень срочно, вручную, на жестоком морозе. Каторжная работа! Адские муки!
Гнев кипел в наших сердцах. Не раз вырывалось: «Поймать бы этих подрывников…». И вот передовым отрядом полка у посёлка Гундоровский в балке была настигнута группа фашистов. Мы застали их неожиданно, когда они, сгрудившись, толкали грузовик, тщетно пытаясь завести заглохший мотор.
С высоты наши бойцы различили в кузове бухты бикфордова шнура, канистры с горючим, ящики тола, ручные огнемёты.
— Братцы! А ведь это брандкоманда! Подрывники и поджигатели, — безошибочно определил кто-то. — Попались, голубчики…
И всё-таки, движимые гуманными чувствами, наши воины сначала предложили немцам сдаться. Но когда они, опомнившись, отказались поднять руки, рассыпались, залегли, начали яростно отстреливаться и одного нашего ранили, — тут уж русских прорвало! Застучали автоматы, полетели гранаты… Свершилось возмездие!
Сталинградка Мария Ганжa
Фронт подошёл к Сталинграду. Крановщица завода «Баррикады» Мария Ганжа ушла на фронт и попала в комендантский взвод нашего полка. Не раз доставляла на передний край горячую пищу. В октябре сорок второго попала под обстрел. Термос за её спиной в трёх местах пробили осколки. Благо, в нём была каша, и потери оказались невелики.
А потом Мария стала радисткой.
В дни боёв за Мелитополь, где из строя вышли все связисты, Ганжа одна обеспечивала беспрерывную связь почти пять суток. И в тот момент, когда Юрий Левитан читал приказ победителям, мертвецки заснула прямо у рации. Несколько часов не тревожили радистку.
В период штурма Бельбекских высот под Севастополем противник вёл бешеный огонь из тяжёлой морской артиллерии. Командный пункт разрушен, траншеи обвалились. У чудом уцелевшей радистки Ганжа в эту роковую ночь на 8 мая сорок четвёртого года виски поседели.
А в следующую ночь, бережно держа перед собой тяжёлую радиостанцию, под обстрелом, она в числе первых на самодельном плотике форсировала северную бухту Севастополя.
На исходе дня батальон вышел к заливу. Но гитлеровцы, понимая обречённость, перешли в последнюю отчаянную контратаку и сумели окружить его. Требовалась помощь извне. Комбат связался со штабом полка, не помочь не могли: исчерпаны все резервы. А фашисты наседали, готовясь уничтожить батальон. Выход был единственный: открыть огонь по батальону.
