Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош
Онирис сочла за благо поскорее закончить завтрак и попрощаться с семьёй. Матушка сидела с кислым лицом и от поцелуя отмахнулась, а Онирис и не стала настаивать. Она поцеловалась с батюшкой, Кагердом и госпожой Розгард, а братцам помахала рукой.
Покачиваясь в повозке, она слушала стук дождя по крыше, а едва прибыв на рабочее место, принялась строчить письмо Эллейв. Если уж той не разрешали свидания, то хотя бы переписка-то не была запрещена? Послание она переписала несколько раз, и с каждым разом оно получалось всё длиннее. Каким-то чудом удалось скрыть это занятие от начальницы: та Онирис не погладила бы по головке, если бы заметила, что она в служебное время занята посторонними делами.
В обеденный перерыв Онирис отправила письмо. Уже после того как конверт улетел в письмопровод, она похолодела, подумав о том, что корреспонденцию арестантов, вероятно, просматривают... А Онирис такого понаписала! Таких глубоко личных, интимных вещей... При мысли о том, что это могут увидеть чужие равнодушные глаза, всё её нутро начинало гореть от стыда и негодования. Она вцепилась себе в волосы и сидела за своим столом, глядя в одну точку, пока проходившая мимо коллега, госпожа Роэльв, не заметила:
— Онирис, что это с тобой?
Девушка стряхнула оцепенение и выдавила улыбку.
— Ничего, всё в порядке.
А госпожа Роэльв огорошила её новостью:
— А мне тут приглашение от твоей матушки пришло на чашечку отвара тэи к вам в будущий вторник... Это так мило с её стороны!
Лицо Онирис стало каменным. Она поднялась из-за стола и пошла выяснять, кому ещё пришли такие приглашения. Оказалось, что матушка, проявив инициативу и даже не удосужившись обсудить это с дочерью, пригласила в гости двенадцать её коллег.
Вот такие вещи матушка и называла «я хочу как лучше», но не додумывалась поинтересоваться, что под понятием «лучше» понимала сама Онирис. Впрочем, коллеги были приятно удивлены и польщены таким приглашением: дом принцессы Розгард был одним из главных центров «высшего общества», и попасть туда считалось привилегией и большой удачей. Светские мероприятия она устраивала не сказать чтобы очень часто, но тем ценнее и престижнее было получить туда приглашение, даже если это всего лишь «чашечка отвара тэи», а не большой вечерний приём.
Вечером матери и дочери было что обсудить, и разговор вышел не из лёгких.
— Матушка, почему ты решила всё сама и даже не посоветовалась со мной? — возмущалась Онирис. — Мой голос и моё мнение совсем ничего не значат?
— Дорогая, перестань! Зачем ты делаешь из этого такую драму? Что плохого в том, что я хочу познакомиться с твоими сослуживицами? — воскликнула матушка.
Когда она нервничала, её голос становился резким, высоким и неприятным, он причинял Онирис почти телесную боль. Морщась, она проговорила с обидой:
— В этом нет ничего плохого, матушка. Меня задело лишь то, что моё участие в подготовке к этому тобой не подразумевалось совсем. Как будто я — пустое место!
— Я просто хорошо тебя знаю, дитя моё, — ответила родительница. — Сама ты так и не собралась бы сделать это. Покивала из вежливости, сказала, что это «прекрасная мысль», но так и не воплотила бы эту мысль в жизнь! Этим бы всё и закончилось!
В словах матушки была доля правды, внутренне Онирис вынуждена была это признать. А вслух сказала:
— В любом случае тебе следовало хотя бы обсудить это со мной, а не делать всё без моего ведома.
— Но почему же без твоего ведома?! — недоумевала матушка. — Я же озвучила тебе своё предложение, сказала, что хотела бы видеть твоих коллег у нас дома. Вслух озвучила, а не мысленно!
— Вот именно, это было только предложение, а не приказ, обязательный к исполнению! — упрямилась Онирис.
— Ну, значит, мы неверно поняли друг друга! — развела руками матушка. — Но теперь уже ничего не поделаешь, не отменять же приглашение! Повторяю, дорогая: не делай из этого такой трагедии! Ничего особенного и уж тем более страшного в этом нет. Всего лишь немного светского общения и не более того.
Бесполезно было матушке объяснять, как тяжело Онирис давалось это «светское общение». Сама родительница чувствовала себя в этой обстановке как рыба в воде, это была её стихия, она и начинала свою карьеру журналиста как автор колонки светской хроники, а теперь доросла до главного редактора и совладелицы издания. Видимо, она не понимала, что у кого-то может быть по-другому, не так, как у неё, и не верила в то, что Онирис уже не переделать, что нельзя превратить её в прирождённую звезду светских мероприятий.
Спать Онирис пошла в очень угнетённом настроении. Сначала она долго не могла заснуть, ворочаясь и гоняя в голове по кругу невесёлые мысли, а потом вдруг провалилась в чёрную пустоту. А уже через несколько мгновений наступило новое утро.
Они не увиделись с Эллейв во сне этой ночью. Встречи в снах — штука тонкая, со своими особенностями и подводными камнями; не только бессонница могла оказаться препятствием, но и слишком крепкий сон, а также использование снотворных средств. Видимо, Эллейв не смогла к ней пробиться. Расстроенная Онирис даже заплакала, сидя в постели и вытирая слёзы уголком одеяла.
Очередной рабочий день прошёл обыкновенно. А вот вечером Онирис пришлось понервничать: едва она переступила порог дома, как к ней подбежал братец Ниэльм.
— Онирис, а тебе письмо пришло из крепости от какой-то госпожи коркома! Она что, арестованная? А за что она там сидит? Что она натворила?
Мальчик протягивал Онирис конверт — хорошо хоть, что ещё не распечатанный. До неё только сейчас внезапно дошло, какую неосторожность она допустила, затеяв переписку с Эллейв... Своё письмо она отправила со службы, а Эллейв почему-то ответила на её домашний адрес. Она не знала, что Онирис пока от всех скрывала возлюбленную.
— Кхм, кхм, — нервно откашлялась девушка. — Дружище... Кроме тебя, кто-нибудь ещё видел это
