Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева

Так он и ответил на непрозвучавший, но всем понятный общий вопрос, когда, спустившись в зал, ставил на стол свою бутылку.

— На всё воля Огня. На утреннем построении увидим.

— Или в строю, или в… — кивнул кто-то из армейских.

— Ну, погребальный костёр ему делать не будут.

— Да, аборигены предпочитают закапывать, мне брат-бастард, он управляющим работает, рассказывал.

— Да, я тоже об этом слышал.

— Обращённых они не любят. Я несколько лет назад в Аргате прорыв на дамбе ликвидировал.

— Да, я тоже помню, громкое было дело.

— Да-да, так что?

— А то, что согнали и… хм…

— Рабов, коллега, не стесняйтесь

— Да, и из тюрем взяли.

— Ну?

— Ну и закончилась их совместная работа грандиозной поножовщиной и трупами с обеих сторон.

— Думаете, и здесь будет? С обеих сторон?

— Он один, а их много. Числом задавят.

— Затрахают, х-ха!

— Ну, это вы зря. Как раз это… аборигенам не свойственно. Просто задушат.

— На всё воля Огня и не нам с Ним спорить, — чуть-чуть преувеличенно благочестивый тон вызывает общий смех и прекращение обсуждаемой темы.

Фиорр Реганг настороженно следил за окружающими. Королевскую Долину не любят, и неосторожное признание в принадлежности к ней, а второй сын наследника такого рода — это серьёзно, могло… изменить, скажем так, отношение и коллег, и начальства. До сих пор его в этом плане спасала усечённая до двух слогов фамилия, младших боковых ветвей много, ему даже врать не приходилось, просто не договаривал и вообще старался говорить о своей семье как можно меньше, а с расспросами никто не лез — не принято. Он старался не выделяться и до сих пор это получалось, но сегодня… сегодня не сдержался, не смог. Пока, вроде, всё как прежде. И ещё мучило, что он не успел, пока собирались и готовили стол, позвонить домой, а это надо, но опять же — не при всех. И, решившись, подошёл к коменданту: всё-таки в чужой кабинет нельзя вот так без спросу впереться и там хозяйничать.

— Я позвоню от вас?

— Да, пожалуйста, — ответил Крайнор, не прекращая попыток подцепить кончиком складного ножа что-то мясное из ближайшей картонной тарелки.

Остальные сотрапезники даже не заметили ни этого короткого диалога, ни ухода Фиорра от стола.

Взбежав по лестнице, Фиорр сразу подошёл к междугородному телефону. Этот номер он знал очень давно, да, правильно, ещё отправляя его, семилетнего, в политехническое училище, отец заставил его выучить три номера и правила: когда по какому номеру звонить. Этот набор цифр он использовал впервые. Несколько гудков, щелчки внутренних переключений, снова гудок и спокойный совсем не сонный, несмотря на поздний час голос, скорее всего кого-то из дедовых секретарей.

— Это Фиорр…

— Переключаю, — не дали ему договорить.

Дед не спит?!Но, наверное, лучше обратиться к нему сейчас как к главе или…

— Слушаю.

— Это Фиорр… — он сглотнул, справляясь с волнением. — Я в Дамхаре, на плотинах, тут…

— Я в курсе, — перебил его спокойный и, спасибо Огню, не сердитый голос деда. — Ты сделал всё правильно. Честь и верность.

— Верность и честь, — растерянно ответил он родовым девизом-клятвой зазвучавшему в трубке сигналу отключения и перевёл дыхание.

Ну, всё хорошо, что хорошо кончается. Но интересно: откуда дед уже всё знает. Хотя… Терронг — кузен отца занимает немалую должность в Доме-на-Холме, чуть ли не глава отделения, вроде бы, как-то мельком слышал, что пятого, правда, тогда не поинтересовался, чем именно занимается это отделение, но этого и не нужно знать, чем дальше от этого ведомства, тем лучше.

Вниз он спустился уже полностью успокоившись и с ходу включился в общий стол и разговор. Тем более, что привезли заказанный завтрак и походный фуршет на глазах превращался в нормальное общее уже не праздничное, а будничное застолье. И чей-то вопрос о том, что неужели глава рода самолично клеймит и надевает ошейник, прозвучал вполне естественным любопытством. Фиорр даже рассмеялся, на мгновение представив деда за этим занятием, и ответил:

— Нет, конечно. Вызывается бригада из Ведомства Учёта, а глава просто указывает на кого наложить клеймо. Но сейчас…

— Право не отменено, но наложен мораторий, — усмехнулся сидящий напротив немолодой инженер в армейской форме. — В связи с перерегистрацией.

— Так она разве не закончилась? — удивился ещё кто-то.

— Это временные льготы отменяются, — улыбка инженера стала насмешливой. — А вот запреты начинаются временными и становятся постоянными.

— Да-да, вспомните эту историю с новомодной арматурой.

— А нормативы на модернизацию…

Посыпались воспоминания и уточнения, и, к радости Фиорра, следующего вопроса, а не участвовал ли он сам в подобной процедуре, не прозвучало. А то… нет, об этом, как отбирают из очередного поколения, кому остаться наверху, а кого опустить в подвал, вспоминать совсем не хочется, потому как… один раз и на всю оставшуюся жизнь…

Что сделано, то сделано, и он ни о чём не жалеет. Да, сорвался, да, пошёл в разнос. Может, если бы не Крысюк, то сумел бы остановиться вовремя, не стал бы допускать себя до… до непоправимого. Ну, потребовали с него плату, ну, сверх положенного, ну, зарвался майор, забыл, что с рядового больше его финансового довольствия не требуют, потому как нет у рядового приработка, как у сержанта, не говоря уж, про офицера, ну, сказал: «Нет». Он не первый, которому его семья отказала в помощи после совершеннолетия. И на требование: «Пиши семье», — честно ответил, что после доращивания семья по закону… а майор, не дослушав, стал орать про ублюдков и полукровок, ну и… слово за слово, что-то он такое майору уже про его семью сказал, что тот в глухую оборзел. А тут опять Крысюк вылез, что, дескать, раз гемов нет, то пусть натурой, пускай девчонку из-за периметра притащит и предоставит, и, вот сволочь паскудная, точно указал, какую и из какой палатки. Сволочь Крысюк, но и он сам виноват, следил за девчонкой почти в открытую, выдал себя. А тут… такое ляпнул, что, дескать, там тоже люди, ну и… Нет, всё понятно, двойной отказ, неповиновение, утрата стойкости… ахнуть не успел, как оказался нагишом в карцере. А потом… Да, такого не ждал. Думал, что как обычно, поставят «мясом», хотя за «утрату стойкости» … если вспомнить тогдашнее, виденное в Аргате… но здесь-то лохмачей для такого не возьмут, самого страшного не будет. Ага, как же! Не лохмачей к нему, а его к лохмачам. Как майор орал: «Ты ублюдок, полукровка… Они люди?! Ну так и тебя туда!» И сверлящая мозг боль, впивающийся в горло ошейник…