Пария - Энтони Райан
– Я… – выдохнула она, стиснув зубы и сжимая руки в кулаки. – Я… приказала… уплывать!
И хотя прежде она много раз меня приводила в замешательство, тогда я впервые её по-настоящему испугался. Смертельно раненная и слабая, едва способная сделать вдох, но всё же глубина возмущения и гнева в её взгляде вызывала почти такой же страх, как некогда вызывал во мне Декин. Её немигающие глаза, каким-то образом ставшие чёрными, как позже и будут утверждать легенды, обвиняюще уставились на меня. Чувство, что меня второй раз считают предателем, после того, как я спас ей жизнь, вызвало достаточно гнева, чтобы прогнать страх.
– Мы не могли, – ответил я ей, и мой голос прозвучал грубее, чем обычно говорят, обращаясь к умирающей женщине. – Если ваши видения столько вам рассказывают, то, наверное, и это они должны были показать.
Тогда её глаза затуманились, в них было немного раскаяния, но в основном лишь усталое сожаление.
– Они показали мне… – пробормотала она, и её голова упала на подушку, поскольку на неё снова стало наваливаться забытье, – …что случится… если вы не дадите… мне… умереть.
***
На конце длинной пристани, господствовавшей в гавани Фаринсаля, нас встречала несколько ошеломлённая делегация местных чиновников. Единственным достойным внимания оказался лорд обмена. По статусу он де-факто являлся начальником этого города, поскольку его назначала Корона, а значит он подчинялся королю, а не герцогу Эльбину. На самом же деле он был всего лишь возвеличенным сборщиком налогов, но в оживлённых портах такие люди могу взлететь высоко, если не будут завышать свою долю, и следить за тем, чтобы король получал положенное.
Суэйн поручил Уилхему заняться необходимыми формальностями, считая, что голос аристократа тут подойдёт лучше. Лорд обмена – мужчина преклонных лет, но непреклонных дарований – отреагировал на вести о захвате Ольверсаля с неприкрытым потрясением. Его интерес к нашему раненому капитану оказался куда менее значительным, но всё же он взялся собрать самых способных местных лекарей. Эвадину надлежащим образом перенесли в его дом, а роте Ковенанта дозволили разместиться в пустующих ныне портовых сараях, которые обычно отдавали торговцам шерстью.
– Гонцы к королю и герцогу будут отправлены незамедлительно, – зловеще сообщил лорд обмена Уилхему. – Знайте же, юный сэр, я ожидаю, что делегация Короны прибудет, как только сможет. И когда они прибудут, приготовьтесь со своими товарищами предоставить полный и неприкрашенный отчёт об этом бедствии.
Тот факт, что он не упомянул об Эвадине в части подготовки отчёта, многое говорило о том, как он оценивал её шансы. А у Уилхема это вызвало неблагоразумную вспышку гнева:
– Рота отвечает только перед капитаном, милорд, – ответил он, выговаривая слова с такой точной лаконичностью, какую любой аристократ воспринял бы за оскорбление. – А она отвечает лишь перед мучениками и Серафилями.
Я увидел узнавание в глазах ощетинившегося старого сборщика налогов. Он знал историю Уилхема, и, несомненно, собирался высказать упрёки и оскорбления, которые подняли бы это противостояние до совершенно ненужных высот. Я встал между ними, низко поклонился и заговорил как можно подобострастнее:
– Милорд, среди нас есть много обездоленных людей. Небогатые, но верные души, которые оставили свой древний дом в поисках королевской милости. От их имени прошу крова и провизии.
– Король славится своей милостью, – его светлость явно обрадовался возможности продемонстрировать важность и щедрость, ведь подобные люди часто склонны к такой привычке. – Высаживайте их на берег, дабы они познали доброту короля Томаса, а я пока удаляюсь, чтобы собрать средства им в помощь.
Он едва заметно поклонился и зашагал прочь, выкрикивая приказы поспешавшему за ним служке:
– Запиши каждое имя и полный перечень всех ценностей в их владении…
– Проклятый грабитель, – пробормотал я, зная, что любые милости выжившим Ольверсаля будут предоставлены лишь за внушительную цену.
Как и подобает человеку, который большую часть своего времени выискивает в оживлённом порту любую лишнюю монетку, принадлежащую королю, жилище лорда обмена больше напоминало крепость, чем дом. Поначалу это была привратная башня в западной городской стене, но последующие владельцы расширили её до размеров небольшого замка, оснастив зубчатыми стенами и защитным рвом. Я счёл примечательным, что ров перекрывал подходы из города и не шёл за внешние стены.
Эвадину поместили в большую спальню, которую обычно выделяли важным людям, в том числе, видимо, знаменитому отцу короля Томаса во время оного из его путешествий по королевству. Благодаря этому его светлости позволили украсить комнату большим вычурным изображением герба Алгатинетов. Мне казалось, что Эвадина предпочла бы разместиться в Святилище мученика Айландера – самом большом здании Ковенанта в городе, – но лорд обмена и слышать об этом не желал. А ещё Делрик согласился, что в святилище слишком сквозит, что плохо для выздоровления капитана.
– Выздоровления? – тихо переспросил я. Я стоял рядом с ним в углу комнаты, где он на маленьком столике смешивал снадобья. Весь день самые способные лекари приходили осматривать Эвадину. Этот парад пожилых по большей части мужчин и женщин обладал общей похвальной чертой – все они отказывались подавать ложные надежды. В основном все сходились, что она продержится не больше недели, хотя одна сутулая старуха настаивала, что Эвадина протянет две.
– На ней благословение мучеников, – сообщила она, уверенно фыркнув. – Вижу это ясно, как день. И не я одна.
Это уж точно была правда. Люди стали собираться на следующий вечер после нашего прибытия. Сначала только пара десятков самых ярых ковенантеров из порта организовали молчаливое бдение на полоске земли за рвом. К рассвету их число выросло до сотни душ, и с каждым часом прибывало всё больше и больше. Я видел их через полуоткрытые ставни на окнах. Некоторые собирались вокруг проповедников без сана или просящих из святилища и, опустив головы, слушали бесконечно повторяемые писания и бормотали молитвы. Так же приходили донесения о путешествующих сюда из окрестных деревень, поскольку слава о возвращении Помазанной Леди распространялась быстрее, чем огонь по пересохшему под солнцем лесу.
– «И хоть ужасны были его раны, и песок потемнел от его крови, Атиль поднял лицо к небу и улыбнулся», – сказал Делрик. Это была единственная цитата из его уст, что я слышал, и самое большое количество слов в одном предложении за всё время нашего знакомства. Цитату я знал отлично, как знает её любая душа с базовым образованием по учению Ковенанта.
– «Учитель,
