Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1988 год
Где же ты, Люличан?
Задолго до моей поездки в Пекин знакомые, бывавшие там, настойчиво советовали в первую очередь побывать на этой улице. Описывали крошечные, покосившиеся от времени, полутемные лавочки, заваленные старыми книгами и рукописями, уставленные фарфоровыми вазами, бронзой и серебром. Да и само певучее название — Люличан — притягивало, не давало покоя.
Задолго до моей поездки в Пекин знакомые, бывавшие там, настойчиво советовали в первую очередь побывать на этой улице. Описывали крошечные, покосившиеся от времени, полутемные лавочки, заваленные старыми книгами и рукописями, уставленные фарфоровыми вазами, бронзой и серебром. Да и само певучее название — Люличан — притягивало, не давало покоя.
И вот Пекин, встречи, разговоры о Москве. Наконец спрашиваю: «А как попасть на Люличан?» В ответ — задумчивые улыбки, таинственные вздохи, и вдруг непонятное, короткое и резкое, оборвавшее сказку: «А Люличан больше нет!»
Принято решение реконструировать Люличан, снести старые лавки и магазинчики, расширить улицу, построить новые здания.
И все же я надеялась: не могла она исчезнуть, что-то должно было остаться от этого заповедного уголка Пекина.
Наконец я оказываюсь на узкой улице, изрытой котлованами, покрытой строительными лесами. Среди этого хаоса — одноэтажное серое бетонное здание — художественная мастерская Жунбаочжай. Здесь изготавливают и продают репродукции китайской традиционной живописи в технике цветной ксилографии. Да еще в конце улицы небольшой магазинчик, в котором продают каменные печати. Такой я запомнила Люличан в самом начале восьмидесятых годов.
Потом осенью 1984 года, к 35-й годовщине образования КНР, на Люличан открыли несколько книжных и антикварных магазинов.
В зданиях, выполненных в стиле позднецинской архитектуры, закипела торговля произведениями искусства. Говорят, тем, кто не видел старую Люличан, новая улица понравится: золоченые терема, фонари в духе XIX века...
Но какой же ты была, Люличан, как родилась?
Справочники и путеводители рассказывают: история улицы восходит ко временам Танской династии — 618—907 годы. Позже, в эпоху Юаньской династии (1280—1368) здесь стали появляться печи для обжига глазурованной черепицы. «Люличан» и означает: «мастерская по изготовлению глазурованной черепицы». При династии Мин (1368—1644) производство расширилось — Пекин превращался в императорскую столицу, шло бурное строительство дворцов и резиденций. Здесь начинают изготавливать глазурованные навершия для крыш, керамические фигурки, наличники обрамления окон, разного назначения плитки и рельефы. Рядом с мастерскими появляются лавочки со сладостями и игрушками. Здесь же можно было купить книги и «четыре драгоценности» для занятий каллиграфией — кисточку, тушь, тушечницу и бумагу.
В период правления цинского императора Цяньлуна (1736—1796) Люличан переживает расцвет. Тогда она становится и местом встреч ученых, поэтов, а также соискателей чина, приезжавших в Пекин для сдачи императорских экзаменов. Во времена Цяньлуна здесь были открыты около тридцати книжных лавок, работали типографии.
Особенно оживленно на Люличан становилось на Новый год в Праздник фонарей: продавали лубочные картинки, бумажные фонарики, игрушки.
Каждый магазин старой Люличан имел свою специализацию. И сегодня над входами в современные магазины на черных лакированных досках с любовью выписанные иероглифы воспроизводят их прежние поэтические названия, например: Юньгучжай — «Студия чарующей древности», Баогучжай — «Студия драгоценной древности», Маоюаньгэ — «Кабинет изящной каллиграфии», «Цинюньтан — «Храм счастливого облака».
В оформлении интерьеров магазинов использована антикварная мебель, фрагменты резьбы. На вторых этажах устроены небольшие музейные экспозиции: коллекции свитков, кистей, табакерок, мелкой пластики. В реставрационных работах участвуют историки, архитекторы, искусствоведы.
Ирина Алешина
С ловушкой на лангустов
Ни одна наша экспедиция не начиналась так неудачно. Мы даже не успели спустить подводный аппарат, а уже потеряли глубоководную автоматическую фотокамеру. Потеря для нас довольно ощутимая. Эту камеру Валера Бадулин делал своими руками два года.
Дело было так.
Научно-поисковое судно «Ихтиандр» вышло в свой шестой рейс, имея необычную задачу — в деталях изучить поведение глубоководных лангустов. Не тех, что населяют тропические мелководья и доступны любому аквалангисту, а других, которые обитают вдали от берегов в глубине океана, куда уже не проникает солнечный свет. Увидеть этих лангустов можно, только погрузившись на океанское дно в батискафе, а еще лучше — в самоходном подводном аппарате. Таком, как наш «Север-2» — надежном, проверенном, совершившем сотни спусков в глубины океана. Но есть у этого аппарата не то чтобы недостаток, а одна черта «характера», с которой необходимо считаться: после каждого спуска требуется довольно длительная подзарядка аккумуляторных батарей. И вот, чтобы это время зря не пропадало, мы и решили чередовать спуски «Севера-2» и автоматической фотокамеры.
Получилось так, что начать пришлось с фотокамеры. «Ихтиандр» вышел в район, где мы предполагали найти лангустов, поздно вечером. Капитан судна Евгений Алексеевич Петухов созвал совещание начальников служб для решения неотложного вопроса: делать ли погружение подводного аппарата сразу, в полночь, или подождать до утра? Осуществлять ночное погружение или нет — решать науке.
— Район сложный,— ответил я подумав.— Под нами — огромный горный хребет, с такими же пиками и ущельями, как на Кавказе. Да еще сильные течения. Сначала нужно хорошенько исследовать рельеф дна, измерить температуру, соленость, скорость течения, а потом уже спускать аппарат.
— Согласен,— одобрительно кивнул капитан.— А что запланировали на ночь?
— Хотели бы спустить фотокамеру, сфотографировать будущий маршрут «Севера-2»,— предложил я.— У Бадулина все готово.
По моей просьбе вахтенный штурман вывел судно в точку, лежащую возле одной из вершин подводного хребта. Расчет был в том, чтобы во время съемки дна судно дрейфовало над склоном, а потом прошло и над вершиной хребта. И задумка наша удалась. Бадулин спустил с кормы гидроакустический зонд, к которому он и прикрепил свою фотокамеру. Этот зонд посылал вниз акустические сигналы, а эхолот в рулевой рубке их записывал. Таким образом, следя за записью на ленте эхолота, я видел, на какой высоте над дном находится зонд вместе с фотокамерой. Мне оставалось только по судовой станции связи «Березка» сообщать об этом Бадулину, а он опускал камеру, если она шла слишком высоко, или поднимал ее, если она слишком близко приближалась к грунту. На моем эхолоте из-под пера самописца выползали сразу две черные линии. Одна жирная — линия дна, другая потоньше — линия хода зонда с фотокамерой. Я внимательно следил, чтобы зазор между этими линиями был одинаков — три миллиметра. Это означало, что камера идет в трех метрах над грунтом.
Мы работали час. За это время глубина мало-помалу уменьшилась от тысячи до семисот метров. Нас несло над склоном хребта. Океан, устав за день от толкотни волн, спокойно дышал, и размеренная пологая зыбь едва морщила его лик. Вокруг луны, похожей на дольку лимона, светилась оранжевая корона, и темно-синие тучи, время от времени набегавшие на нее, становились пепельно-серыми. В разрывах редких облаков было полным-полно звезд, но все же меньше, чем у нас в северном полушарии. Зато они были крупнее. Ярче всех горел Южный Крест. Засмотревшись на небо, я на несколько секунд оторвался от эхолота. А когда бросил взгляд на ленту, вначале ничего не понял: вместо двух линий была одна, довольно крутая. Сообразив, что фотокамера легла на дно, я крикнул в микрофон:
— Вира три метра!
И тотчас услышал Бадулина:
— Есть три метра вира.
Когда линия на ленте раздвоилась, я облегченно вздохнул. Камера поднялась над грунтом! Но радость моя тут же сменилась тревогой. Линия дна стремительно, как лайнер на взлете, набирала крутизну. Тихоходная лебедка не успевала за подъемом дна.
Вдруг судно слегка затряслось, как стреноженный конь. Я выскочил из рулевой рубки и бросился на корму, предчувствуя беду. Кабель-трос в мизинец толщиной был натянут, как струна. Фотокамера, застрявшая на дне, держала «Ихтиандр» как якорь. Но борьба огромного дрейфующего судна и тоненького троса продолжалась недолго. Гребень пологой зыби приподнял судно и трос, согнув в бараний рог стальную кран-балку, со звоном лопнул. Кончик троса медленно сполз с барабана лебедки и упал в воду.
