Вожатый… - Кирилл Борисович Килунин
Вот мы наращиваем темп, и буквально летим над рекой в самый закат, такой безупречно алый, как отблески огня.
– Стоооп машина!
Прибыли. Милая низинка, заросшая березовой рощей, над ней холмик, прикрытый невысокими елками в метрах пятидесяти настоящий густой лес. Теплые сумерки и наконец-то можно спокойно вздохнуть.
*
Ночью у костра, рядом со мной на дрова присела хвостик – Ксю. Долго задумчиво молчала, а затем спросила:
– Зачем они все это делали?
– Потому что люди – злые, – не задумываясь, ответил я, и тут же пожалел о сказанном.
– Фсее?! – удивилась Ксю.
– Конечно, нет! – я попытался исправить вырвавшееся ранее.
– Угу, – снова задумалась Ксю. – Вот ты, Алеся, Надя, вы не злые…
– Да нет, рассмеялся я. – я – злой, ужасный серый волк. И впервые обнял ее – доверчивое, милое существо. А она, прижалась ко мне как родная. Потом попросила у меня «доброго» конфет, тех, что раздавал им после «потопа…». Я отправился искать конфеты, а когда вернулся, желающих приобщится к «сладкой жизни» оказалось с пол отряда, включая Надежду и Алесю. Она впервые мне улыбалась за этот ушедший неизвестно куда день. Я такой и запомнил ее навсегда. После этой смены, в следующий раз мы с ней встретились только спустя десять лет. Была холодная зима, уже не типичная для нашего уральского климата, рядом с ней, закутанная в коричневую шубку, похожая на медвежонка семенила девочка лет пяти, с такими же большими и выразительными как видимо у всех Алесь глазами.
– Здравствуй, Кирилл.
– Привет…
– Узнал?
– Конечно, я не мог тебя не узнать.
– Здесь так холод, пойдем ко мне пить горячий чай.
– Я шел за ней как привязанный и молчал всю дорогу.
– Пришли.
– Это твой дом?
– Нет, здесь квартира родителей, но сейчас они гостят у бабушки, а мы у них. Ты знаешь, я теперь живу в Москве…
– Не знал. И как там, Москва?
– Там муж, – невпопад ответила она, а затем, неожиданно взяла мою ладонь и сжала ее со всей силы – до боли.
– Ты знаешь…, в глазах ее искрились холодные слезы, – Это могла быть твоя дочь… вернее – наша.
Я тогда быстро оделся и ушел. Больше мы с ней никогда не виделись.
8. Деревня мертвых. Любители клубнички. Обитель – наполненная солнечным светом
Я, Надежда и Алеся на этом сплаве, жили все вместе, в одной палатке – вожатской. Так получилось. Просто этих самых палаток катастрофически не хватало, дети заселялись в них по четыре, пять человек, инструктор Илья занимал свою собственную крохотную одноместку. Конечно, когда начали выяснять, кто, где будет жить и с кем, я попросился к Илье. Но он категорически отказал, вызвав у меня нехорошие подозрения, поэтому я взял за привычку, иногда заглядывать к нему ночью, со словами, типа:
– Привет, братан. Как ты тут один?
Илья скрипел зубами, но молчал.
А мы: Алеся, Надежда и я поселились вместе. Наша палатка – наш форт-пост, со всех сторон обложенная коробками с тушенкой и сгущенкой и другими припасами, всегда занимала доминирующую высоту, с которой было видно всех остальных. Там, в вожатской палатке между нами с Алесей всегда лежала Надежда. Да, Надежда – была и никуда ее не денешь. А как безбожно она умела храпеть, причем, почему то, делала это как по часам, только ранним утром, я часто просыпался от ее храпа часов в пять – шесть утра. Но в этот раз меня разбудили вовсе не эти волшебные звуки.
– Можно я ее потрогаю…,– слышу из ближайшей палатки. Какая она нежная. Тебе не больно?
– Нет, продолжай.
Второй голос, точно Наиль, а первый не могу узнать. Но мне кажется, это вся та – же героиня любовного романа.
Я толкаю Надежду локтем под бок.
– Я не храплю!
– Да слышу, тише, ты слышишь, о чем там сейчас говорят?
А там уже:
– А можно потрогать другую? И интригующее молчание.
Надюша – прямо супермозг, сразу все поняла. И в этот раз сама со всей силы зафигачила мне локтем под бок.
– Иди!
А там – раннее туманное утро, роса по самые мои труселя, но я геройски иду по мокрой траве босиком. Как Бэтмен. Ветер развивает парусами мои семейные трусы – красные в белый горошек. Дубак, градусов двенадцать. С возгласом: Вашу мать! – распахиваю полог ближайшей палатки. Они в одном спальном мешке, увлеченные запретной игрой: хочу или дай посмотреть. Хватаю спальник с этой сладкой парочкой и волоком тащу к реке. Конечно – топить… Внутри испуганное молчание, а затем приглушенный визг, после того как я спихиваю спальник с небольшого песчаного обрыва – прямо в воду, там окруженная ивами заводь, сам проверял вчера – по колено. Мешок бултыхается и визжит.
– Бульк –ааа! Вы что делаете, бульк.
– Не орать! Люди спят, – грозно шепчу я, и помогаю выбраться новоявленным Ромео и Джульетте из прохладной утренней воды. – Чтобы к завтраку спальник был сухим! – командирский приказ. И иду спать. Но уже не до сна. «Дети, мать их» Решаю отправиться за хлебом в ближайшую обитаемую местность. Вчера галчата горестно вопрошали весь вечер: А хлеба нет? Так что вспоминался, прости меня господи, голодающий Ленинград времен блокады.
– Да, нет! Весь утопили, даже сухари, вчера отвечал им я.
А сегодня, решил исправить это недоразумение.
– Как ты тут, братан, один? А где тут ближайшая деревня? – спрашиваю я у зевающего Ильи. Очередной раз, без разрешения заглядывая в его одинокую палатку. «Интересно, чего он так не выспался…»
– За тем леском, км три, – Илья ткнул своим пальцем в сторону очередного бесконечного поля, за которым начинался хилый лесок.
Захватив в вожатской палатке свой рюкзак, я лечу вместе с ветром – прямо по полю. А ветер заколыхал нас вместе с высокими травами и от этого колыхания на душе возникает покой и усмирение всех глупых – ненужных желаний, хотений и мечтаний. Главное – просто быть, стоять на земле и парить, идти по этому полю вдаль светлую.
Я даже не спросил названия этой деревни, на мою удачу торговая лавка, больше похожая на сарай с окном и с разваливающимся крыльцом находилась на ее окраине и начинала работу с семи утра, функционируя до десяти дня, подчиняясь особому ритму местной жизни. Отчего так? Я не знаю…
Запихав в свой рюкзак десяток буханок хрусткого, пышущего теплом и оставляющего на пальцах следы подсолнечного масла белого хлеба, я задумался о бутылочке холодного пива. Чисто для снятия стресса. Однако в этом местечковом продуктовом раю из всех видов пива был лишь один – Балтика №9.
На мой вопрос:
– А не найдется ли у вас чего ни будь другого кроме вот этого пойла?
Милая, молодящаяся продавщица лет сорока, ответила, что другого не держим, так как:
