Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05
Чем больше я изучал эту проблему, тем больше осознавал, насколько мы еще далеки от понимания ее причин. Как признался доктор Амеш в первые дни моей работы, мои коллеги по-настоящему подавлены сложившейся ситуацией. Попробуй найди корень проблемы, когда их целый комплект — демографический взрыв, перенаселенность городов, ощущение собственной незначительности и социального вакуума, недостаток приключений в современной жизни, упадок религии… и так далее. По его мнению, улучшение производственных условий идет совсем не по тому пути. Тратятся огромные деньги на психиатров, на переоборудование рабочих мест — словом, на то, чтобы рабочие еще больше ощущали себя пациентами. А поскольку с самого начала была допущена ошибка, то вряд ли стоит ожидать каких-либо перемен.
И тогда я обратился за ответом к истории. А когда я его нашел, то окончательно пал духом: по логике истории, все оказывалось неизбежным. Цивилизация с огромным трудом поднималась на вершину своего развития и теперь кубарем скатывается вниз. Но в эту схему не вписывалась одна деталь: способность человека к самовосстановлению, и потому, как бы ни тяжела была жизнь Моцарта, он так и не переступил грань самоубийства.
Так что же уничтожило способность человека к самовосстановлению?
Трудно объяснить, как я догадался, что на этот вопрос есть только один ответ, видимо, он созревал во мне не один год. Подобно главе фирмы, который догадывается о махинациях своего бухгалтера, но доказать этого не может, я стал постепенно понимать, что уровень индустриальных преступлений не вписывается в рамки так называемых «исторических причин».
И вот в один прекрасный день я задумался о существовании мозговых вампиров. С этого момента все известные мне факты стали выстраиваться в один ряд и подтверждать мои подозрения.
Началось это в то время, когда я изучал влияние мескалина и ЛСД на лечение производственных неврозов. В принципе эффект этих наркотиков мало отличается от эффекта алкоголя и никотина — они как бы растормаживают человека. Обычно человек монотонного труда находится в постоянном напряжении, и по собственной воле ему от этого напряжения не избавиться, поэтому стакан виски или сигарета помогают ему расслабиться на моторном уровне.
Однако кроме перегрузок на работе у человека есть и более укоренившиеся привычки. В процессе выживания за миллионы лет эволюции человечество развило в себе целый ряд таких привычек, и как только какая-то из них выходит из-под контроля, результатом становится душевная болезнь. Например: у каждого человека есть привычка быть начеку в ожидании врага, но как только она начинает доминировать над остальными привычками, дело заканчивается паранойей.
Особенно укоренилась у нас привычка помнить о трудностях и опасностях окружающего мира, поэтому мы с этого мира не спускаем глаз, вместо того, чтобы покопаться в самих себе. Человек не замечает прекрасного, помня лишь о насущных проблемах. Все эти привычки сидят в нас настолько глубоко, что ни сигареты, ни алкоголь с ними не справляются. А вот мескалин может справиться. Он воздействует на самые глубокие атавистические уровни и высвобождает человека из-под механического напряжения, которое удерживает его в плену у собственной скуки и обыденности окружающего мира.
Признаюсь, я чуть было не записал эти атавистические привычки в виновники роста самоубийств и производственных преступлений. Человек обязан научиться расслабляться, иначе он может перевозбудиться и стать опасным для окружающих. Он должен найти контакт с глубинными уровнями своего мозга и с их помощью подпитывать свое сознание. Во почему я решил, что наркотики из группы мескалина дадут решение проблемы.
В индустриальной психологии обычно стараются не пользоваться этими наркотиками по одной простой причине: мескалин расслабляет человека до такой степени, что говорить о его работе просто бессмысленно. Он желает лишь созерцать красоту мира и тайны собственного сознания.
Впрочем, до таких пределов доводить вовсе не обязательно. Небольшая доза мескалина может высвободить творческие силы человека, не вводя его в оцепенение. Кстати, две тысячи лет назад наши предки почти не различали цветов, поскольку подсознательно игнорировали их. Жизнь была настолько трудной и опасной, что им было не до красок. Современный человек, лишись он заново этой способности, не смог бы двигаться и просто не выжил бы.
И я решился на серию опытов с мескалином. Однако первые же результаты оказались настолько шокирующими, что мне тут же пришлось расстаться с работой во «Всемирной Косметической Корпорации»: пятеро из десяти испытуемых покончили с собой в считанные дни. Еще двое попали в психиатрическую клинику.
Это абсолютно выбило меня из колеи — я же сам опробовал мескалин на себе еще в университете, правда, тогда мне эти опыты показались не особенно интересными. Просто ловить кайф от мескалина приятно, при условии, если тебе нечего дергать. Мне же больше нравилось работать.
После этого я решил повторить студенческий эксперимент и принял полграмма мескалина. Результат был настолько ужасным, что я до сих пор покрываюсь потом, стоит мне вспомнить о нем.
Поначалу все было вполне приятно — вокруг поднимаются и вращаются световые пятна. Затем — безмерное ощущение мира и спокойствия, словно ты попал в буддистскую нирвану. Ты благодушно созерцаешь вселенную, которая распадется и вновь собирается на твоих глазах. Примерно через час я оторвался ото всего и уже не искал причин самоубийств. Я старался направить свой взгляд внутрь себя, зафиксировать свои эмоции и ощущения, но ничего не получалось. Выходило так, словно я заглядываю в телескоп, а с той стороны его закрывает чья-то рука. Все попытки Заглянуть в себя провалились. Я напрягся и попробовал пробиться сквозь стену мрака. И вдруг я ощутил, как передо мной мелькнуло что-то живое и чужое. Я не говорю, что это произошло перед моим лицом — все происходило на уровне «чувств». Но это было настолько реально, что на мгновение я едва не лишился рассудка от страха. Видя реальную опасность, мы можем убежать от нее, но куда побежишь, если опасность внутри тебя?
Целую неделю после этого меня преследовал панический ужас, никогда в жизни я не был так близко к помешательству от страха. Несмотря на то, что я вернулся в привычный физический мир, я не чувствовал себя в безопасности. Я прятался, словно страус, зарывший голову в песок, за повседневную реальность, в которой как бы не существовало никакой угрозы.
К счастью, я был в то время без работы, иначе пришлось бы еще тяжелей. А спустя неделю я подумал: чего же я боюсь, в конце-то концов, если никакого вреда это мне приносит? Эта мысль взбодрила меня. После этого «Стандарт Моторз энд Инжиниринг» предложила мне пост главы медицинского отдела фирмы. Я согласился и с готовностью включился в гигантскую по объему и сложности работу. Долгое время после этого мне было не до экспериментов, стоило мне только вспомнить об опытах с мескалином, как тут же возникало глубокое отвращение к ним.
Наконец полгода назад я вернулся к этой проблеме, правда, подошел я к ней уже с другой стороны. Мой друг Руперт Хэрдон из Принстонского университета рассказал как-то об удачных экспериментах по вылечиванию преступников на сексуальной почве при помощи ЛСД. Он долго объяснял свои теории, часто применяя термины из Гуссерля. И тут я понял, что феноменология — это лишь еще одно название типа самосозерцания, которого я добивался при помощи мескалина, а слова Гуссерля о «вскрытии структуры сознания» означают проникновение в ту самую сферу ментальных привычек, о которой я говорил ранее. В век, когда человек нанес на карту всю топографию Земли, писал Гуссерль, у нас до сих пор нет атласа нашего ментального мира.
После чтения Гуссерля я оживился. Опыты с мескалином повторять по-прежнему не тянуло, впрочем, это было ни к чему: феноменология начинает проявлятся и в обыденном сознании. Итак, я занялся описанием внутреннего мира человека и географией его сознания. Почти одновременно с этим я почувствовал, как моим исследованиям начали сопротивляться определенные внутренние силы — стоило задуматься над проблемой, как на меня обрушивались головные боли и тошнота. Каждое утро я просыпался и чувствовал глубокую депрессию. Я был неплохим математиком на любительском уровне и хорошим шахматистом, и вскоре заметил: когда начинаю думать об уравнениях и шахматных партиях — самочувствие улучшается, но стоит вспомнить о проблемах мозга, как депрессия тут же возвращается.
