Выбор - Галина Дмитриевна Гончарова
Но и с конем своим мороки много, и дел сразу прибавится, и когда уехать придется, с ним что сделаешь? Удастся ли забрать? Не то получится, что и деньги зря потрачены, а ему каждая копейка пригодится, когда они с Устей бежать будут. С другой стороны, на своем-то коне бежать легче?
Вот и получалось, что и так бы хорошо, и этак сразу не выберешь.
Чернавку, которая к нему скользнула, он и не заметил, сразу-то. Прошло то время, когда он каждой дурехе улыбался да кланялся. И хорошо, что прошло.
— Чего тебе надобно, девица?
— Ты ли Михайла Ижорский?
— Я.
— Со мной пойдем.
— Куда? Зачем?
— То тебе надобно. Идем.
Михайла задумался на секунду, даже кистень поправил в кармане… ну да ладно! Не в палатах же его убивать будут? Мало ли, кто девку эту послал? Вон, от боярина Раенского уже польза великая пришла, от патриарха, может, и еще кто ему денег дать пожелает?
И пошел себе.
Вот чего не ожидал он, так это царицу. Полуобнаженную, в рубашке прозрачной, на кровати роскошной лежащую… чернавка вон выскользнула, дверь прикрыла.
Марина улыбнулась, парня к себе поманила, рубашка роскошная с плеча соскользнула, кожу белую приоткрыла.
— Иди ко мне, Мишенька. Иди сюда…
Илье-то хватило бы, чтобы на кровать упасть и красавицу в объятия сгрести. А Михайла нет, Михайла не дрогнул, то ли покрепче он оказался, то ли в Устинью влюблен был по уши, а только мысли у него в голове резвыми соколами полетели.
Царица сие.
С ней в постели оказаться — измена. Государево Слово и Дело!
Казнь мучительная…
А что дознаются — так это точно. Рано ли, поздно ли… вот ведь дурища, так-то от мужа бегать…
Отказывать?
Со свету сживет, тварь мстительная… надо, чтобы сама отказывалась от него!
А в следующий миг Михайла на пол и упал.
Марина аж икнула от неожиданности. И еще раз, посильнее. Всякую реакцию на свою красоту она видывала, и столбами стояли, и глазами хлопали, и к ногам ее падали… но не бились, ровно припадочные, пену изо рта не пускали, глаз не закатывали… вот такое в новинку ей оказалось.
А Михайла от души старался, рук-ног не жалел, колотил по полу. Случалось ему и такое устраивать. Не настоящий припадок, конечно, но разыграть падучую, пока сообщники под шумок мошны на базаре посрезают — запросто. Еще в четырнадцать лет научился тому смышлёный мальчишка.
Пена изо рта шла, сначала белая, потом кровью окрашенная, Михайла щеку изнутри прикусил… кашу-то маслом не испортишь! Пусть посмотрит, пусть уверится, порадуется, полюбуется, да решит, что не подходит он для постели. Каково — когда на красивой женщине, да в интересный момент так-то и прихватит? То-то же, никому такое не понравится!
Марина с кровати вскочила, в ладоши хлопнула — чернавка влетела.
— Разберись с ним, дурища!
Царица рыкнула, да и вышла, а чернавка принялась Михайлу в чувство приводить. Водой полила, вином отпоила, молчать предупредила…
Михайла и сам молчал бы, не дурак ведь. Но так-то оно еще надежнее.
Нашли дурака, с таким связываться!
И…
Красивая царица, конечно. А только и у красивой бабы, и у страшной промеж ног одно и то же. А жизнь за ту красоту рисковать…
Иди ты… к мужу под бочок! Или еще к кому!
Тьфу, дура!
* * *
— Готово все, государь.
Боярин Раенский честь честью список протянул, государь его глазами пробежал. Пару имен вычеркнул.
— Не надобно.
— Как скажешь, государь.
Платон Митрофанович и спорить не стал. Все одно, список для виду только. Ежели Федору так Устинью хочется, ее он и выберет. Но для приличия хоть вид сделать надобно.
А и то…
Мало ли кто еще племяннику глянется? Всякое ж бывает!
Нескольких рыженьких… ладно-ладно, каштановых, сероглазеньких, Платоша лично в список включил. А вдруг?
У нас, в Россе, бабы красивые, гладкие, ладные, не то, что в иноземщине паршивой, где баба чуть красивее козы — уже ведьма. Потому они там и парики цепляют, и морды-то красят… с них как этот ужас соскребешь, небось — сбежишь, не останавливаясь.
Борис пару минут еще подумал. Еще одно имя вычеркнул.
— Родни там много… что Федя? Все та же боярышня у него на сердце?
— Та же, — вздохнул Платон Митрофанович почти искренне. — Та же, государь. Как присушили парня…
Борис вспомнил серые глаза Устиньи, вспомнил тихий голос, лукавый вопрос — и неожиданно даже для себя самого улыбнулся.
— Зря ты так, Платоша. Девушка там хорошая, вот и весь разговор.
— Слишком уж хорошая, не бывает таких, — непримиримо буркнул боярин.
— Ты, боярин, что плохое о ней знаешь? — нахмурился Борис.
Платон, настроение царя нюхом чуявший, тут же хвост прижал, заюлил.
— Эммм… ничего, государь.
— Вот как узнаешь, так и придешь. А до той поры чтобы на девушку не клеветал. Понял ли?
Боярин понял, промолчал, и вышел, пятясь и кланяясь.
Да что это за Устинья такая, что ее уже и царь защищает⁈ А⁈
* * *
— Разговор у меня к тебе есть, Божедар.
— Слушаю, волхв.
Божедар отвечал, как и дОлжно, сидел ровно, смотрел спокойно. Велигнев надеялся — не откажет.
Понятно, волхв он, сильный, старый, умелый, да вот беда — не все волхвам на земле подвластно. Сила им хоть и дана, а только дела людские сами люди управлять и должны.
А еще на всякую силу другая найдется.
Даже самый умелый волхв иногда с людьми не справится, не выходят волхвы супротив войска. А надобно.
Тут-то такие, как Божедар, и пригождаются. Не волхв он, и не будет никогда, ни сам, ни дети его, а вот кровь в нем есть, и способности есть, только другие чуточку.
Богатырь он.
Просто никто о том не знает.
В сказках о таких людях нередко сказывается, а иногда и написано верное. Вот вам сказка о Вольге Всеславьевиче.*
*- иногда — Святославович. Прим. авт.
Что верное, а что просто сказ для ребятишек маленьких?
Растут такие люди куда как быстрее, и силу им Род дает куда как больше человеческой, и зверей-птиц они понимают иногда. И оборачиваться могут, только не так, как у иноземцев, проклятьем по полнолуниям, а второй облик у них такой, а то и третий,
