Броуновское движение - Алексей Константинович Смирнов
Не знаю, зачем, но моя Ирина везет каких-то школьников в город Орел. Для чего-то. И вот сегодня она собралась в билетную кассу получить на деток бесплатные билеты. Взяла с собой одну веселую мамашу при четырех колесах и поехала.
Бесплатные билеты - это чистая Сибирь. Сначала она получила доверенность, а потом доверенность на доверенность, на которую получила третью доверенность, и вот уже с этой доверенностью явилась в кассу и совсем уж собралась туда сунуться, как вдруг звонят ей на мобилу из комитета по образованию и, жуя, говорят, что ей еще нужно получить платежное поручительство.
- А где получают платежное поручительство? - спрашивает Ирина, четко артикулируя.
- Вообще-то, его получают где-нибудь, - сказал жующий комитет и сглотнул. - Но дело в том, что его уже получила учительница домоводства из школы номер такой-то.
Оказалось, что учительница домоводства из школы номер сякой-то тоже едет, но - в Курск. Везет туда деток. Для чего-то. И много еще кто едет, из многих школ, а платежное поручительство - одно, и им завладела учительница домоводства.
Тогда Ирина позвонила директору школы, где работала учительница домоводства. Директору по прозвищу Александр Борисович.
- Какой Курск? - сказал Александр Борисович. - Ничего не знаю. А-а!... Курск! А учительница домоводства уехала на конференцию в школу, которая в Веселом Поселке. И взяла с собой платежное поручительство. Чтобы в четыре часа приехать с ним в билетные кассы.
- Мы ее встретим, - пообещала Ирина. - Как она выглядит? Какая она?
Директор задумался.
- Обычная, - сказал он наконец.
- А нельзя ли с ней связаться, на конференции в Веселом Поселке? - спросила Ирина.
- Связаться с нею невозможно, - ответил Александр Борисович. - Но я буду с ней связываться.
Тогда Ирина продиктовала ему номер мобильника с тем, чтобы учительница домоводства позвонила ей сама. И стала ждать.
Учительница домоводства не позвонила. Александр же Борисович, когда Ирина сама ему позвонила часа в три, не сразу вспомнил, кто она, Ирина, такая, а после воскликнул:
- А-а!... А вы знаете, что у вас телефон отключен? Учительница домоводства звонила вам много раз, и никто не подошел. Индекс данной АТС не существует.
Индекс работал, телефон существовал. После просьбы повторить номер выяснилось, что Александр Борисович записал его правильно. Тогда Александра Борисовича попросили перезвонить сию секунду ради проверки. Александр Борисович не перезвонил. И больше совсем не подошел к телефону. И учительница домоводства не позвонила тоже. Теперь начинается самое главное и захватывающее.
- Думаем, - сказала Ирина своей спутнице. - Ясно, почему она не позвонила. Зачем ей это надо? Она сформировала себе образ: навороченная, с мобилой, при машине - короче говоря, имущественный Враг. На хрена ему звонить? Ее ли это проблема?
- Мы найдем ее, - продолжила Ирина, - обводя взглядом огромный билетный зал, полный людей. - Портрет такой: Растрепанная, Длинные Волосы, Тупая Морда, Большая Жопа. Иначе быть не может.
Выбрав одну среди сотен кандидаток, Ирина приблизилась к ней, положила руку на плечо и строго сказала:
- Вы - Иванова, учительница домоводства школы номер сякой-то, едете в Курск и имеете при себе платежное поручительство?
Потрясенная тупая морда, потрясенная большая жопа смотрели на нее и согласно кивали:
- Да, да, это я.
Мамаша, сопровождавшая мою Ирину, побледнела.
- Вы ведьма, - прошептала она.
Ну все, я вас всех тут утомил, кто читает. Знаете, чем кончилось?
Учительница домоводства не дала им платежное поручительство. Она сказала, что думает, будто они - две аферистки, которые хотят завладеть поручительством, отнять его. И убежала.
Она неслась, сломя голову, через весь зал.
Невольник Чукотки
Я не один раз рассказывал разные вещи про моего покойного приятеля по прозвищу Братец. Братец был не самым лучшим представителем человеческого рода. Но он не заслужил помереть вот так - не подберу слова. Рано - да, наверно. Он частенько разыгрывал передо мной армейского деда. А теперь недалеко время, когда я ему в настоящие папы сгожусь. И еще мне запомнились его истории про Чукотку, где он служил, когда его в первый раз вышвырнули из нашего медицинского питомника. А уж как они запомнились ему самому, об этом и говорить не приходится. Хотя ничего в них особенного нет. Каждый, кто служил, таких историй припомнит дюжину дюжин.
На Чукотке Братцу активно не понравилось.
Потом-то он устроился неплохо. Стал наигрывать клавишником в солдатском ансамбле, на офицерских мероприятиях с чугунными женщинами. Играл он хреново, но и запросы были минимальные. Один растроганный майор сказал ему даже: "Эх, Вова! Махнуться бы с тобой: я тебе - погоны, а ты мне - свой хуй".
Но поначалу все было грустно. Братца заставили рубить ломом колоду замороженного говна. Отхожее место заледенело. И что-то с ним сделалось, с местом - не то лопнуло, не то треснуло. Короче говоря, надо было рубить и долбить. "И я рубил! - срывался на фальцет Братец. - Ты знаешь, как это бывает, когда ты хуячишь ее ломом, а от нее летят маленькие льдинки, прямо в ебало? И от соприкосновения с теплом твоего ебала они начинают таять!.."
Подобного рода опыт надмевал Братца. Он свысока слушал лекции медицинского майора Зайцева.
- Химического оружия у нас нет, - гремел Зайцев. - Так и запишите!
- Как это нет, - цедил Братец. - У нас лежала одна, бомба. Ржавая вся, в углу. Ее, кто ни пройдет, ногой ебнет.
Больше всего Братец любил рассказывать про нарушение устава караульной, если не путаю, службы.
- Стою я на вышке, - поверял мне Братец сокровенное. - Один, совершенно. Вокруг тундра (или что там у них? в общем, унылый ландшафт), и ни души. А там, на вышке, висела подробная инструкция: чего нельзя делать часовому.
Братец перечислял, но я, конечно, забыл все, кроме трех первых пунктов. Нельзя сидеть. Нельзя лежать. Нельзя без надобности досылать патрон в патронник.
- И я, - продолжал Братец, - нарушил их все по очереди. Сначала я сел. Потом встал. Потом лег. Потом опять встал. Потом без надобности дослал патрон в патронник.
Братец помолчал.
- Потом, скажу тебе по секрету, - признался он, наконец, - я подрочил хуй. Что было, конечно, вопиющим преступлением: ведь я, во время оргастических сокращений, утратил вменяемость и никак не мог должным образом охранять вверенный мне пост.
Братца давно уже нет. А я все думаю: как же так? Одинокая саморадость
