Уйын Полоза. Книга первая - Дед Скрипун
Максим устало опустился на стул. Он уже убивал людей. На войне нет ангелов. Но там круговерть боя, там настрой на смерть, там некогда раздумывать. Кто первый выстрелил и попал, тот и вернулся домой. Тут же все то же самое, но по-другому. Вроде честно: глаза в глаза. Убил хладнокровно и расчетливо, пусть и того, кто этого достоен, кто сам был готов убивать, кто хотел его смерти ради удовольствия, а теперь лежит с дыркой в голове, и его обыскивает бывший светила науки. От чего же так погано на душе? Нет, все правильно. Баклан заслужил того, что получил.
Руки Гвоздева подрагивали, избавляясь от вплеснувшегося на дуэли в кровь адреналина. Так всегда бывает, перед боем пробивает нервная дрожь сомнений, в бою невозмутимость и спокойная сосредоточенность, а после накатывает, и нужно время, что бы отпустило. Не он первый, и ни он последний.
Дверь скрипнула, и в зал вбежал возбужденный Профессор, едва не подпрыгивая от радости. Удивительно, как изменился старик всего за один только день, в глазах засветилась надежда, а плечи гордо расправились. Он подскочил к столу:
— Вот. — Выпалил скороговоркой. — Нашел маузер, четыре обоймы к нему, еще россыпью патронов с полсотни, штык нож, и самое главное! Два изумруда, три сапфира и мелочью слюды немного. Тут целое состояние.
— Забери себе! — Максим устало прикрыл глаза.
— Что? — Не понял Профессор.
— Себе забери говорю. — Устало прошептал парень. — Мне этого ничего не надо. Лишний хлам в дороге только помеха.
— Это слишком щедро для меня. — Старик растерялся, и недоуменно посмотрел на Гвоздева.
— Не хочешь, тогда выкинь, или подари кому-нибудь. — Все так же не открывая глаз, безучастно произнес Максим.
— Ну уж нет. — Хмыкнул Профессор. — В коем веке удача привалила, а ты мне: «Выкинь», — нашел дурака. Мне лет десять безбедно жить с таким-то хабаром. — Он сгреб все со стола в потертую холщовую сумку, которую постоянно носил через плечо.
— Ваш ужин. — Подскочил в этот момент Шашлык ставя на стол блюдо с жаренным гусем, и все такую же глиняную кружку, но уже сделанную более качественно, с пивом.
— Спасибо. — Максим открыл наконец глаза. — Но я не один. Ты забыл про Профессора. Неси все то же самое и ему, я заплачу.
— Один момент. Все будет немедленно исполнено. Ваш друг — мой друг, ваш гость — мой гость. — Шашлык скрылся в дверях кухни, но через миг появился вновь, с еще одним подносом, и еще одной кружкой. — Приятного аппетита, а на счет платы не беспокойтесь. За счет заведения. — Улыбнулся заискивающе он, попытался еще что-то добавить. Не решился, но и не ушел, а остался стоять.
— Что-то еще? — Посмотрел на него Максим. Тот опустил в пол глаза. Видно было, что ему что-то надо, но что? Он сказать боялся. — Да говори ты, не мнись. — Подбодрил его парень.
— Тут такое дело... — Тот пошамкал губами, подбирая слова, и набираясь смелости. — Не могли бы вы мне уступить вашу рабу? — Выпалил Шашлык и поднял глаза, но столкнувшись взглядами с посетителем, отвел в сторону. — Не сомневайтесь, я хорошо заплачу.
— Рабу? — Сначала не понял Гвоздев, но тут же вспомнил слова Угрюма после дуэли. — Рабу... — Протянул он задумчиво. — Вот что любезный. Пригласи-ка сюда, хочу посмотреть на нее и поговорить.
Тот поклонился и вышел, и через некоторое время в зал вошла девушка, та, что перекрестила его перед схваткой с Бакланом, а хозяин «Едальни», остался стоять на пороге кухни, выглядывая из-за угла, и не решаясь подойти. Она остановилась около стола и склонила обреченно голову. «Дрожащая на ветру былинка, одетая в дырявый серый балахон». — Подумал, увидев ее Гвоздев.
— Вы звали, господин? — Голос у нее был приятный и, скорее всего, если бы не волнение, то по девичьи звонкий.
— Нет у тебя больше господ, ты сама себе хозяйка. — Нахмурился Максим. — Садись за стол. — Хозяин! — Крикнул он в сторону дверей кухни. — Еще ужин для моей гостии!
Шашлык мгновенно исчез, а девушка нерешительно села на краешек стула, положив руки на колени, и не поднимая глаз. Совсем еще ребенок. Худенькая, кажется, подуй ветер посильнее и унесет. Ладони не по-девичьи грубые, привыкшие к тяжелому труду, нервно подрагивали. Волосы черные, длинные, грязные, спутанные, не видевшие расческу несколько месяцев, а лица не видно, опущено в пол. У Максима сердце сжалось от жалости.
— Ты свободна, у тебя больше нет хозяина. Никто с тобой больше ничего не сделает, помимо твоей воли. — Улыбнулся он, надеясь, что новость ее обрадует, и никак не ожидал другой реакции.
— Да господин. — Хлюпнула она сдавленным голосом, и слеза капнула на ладони.
— Ты не рада? — Удивился парень.
— Рада, господин. — Плечи ее затряслись, а слезы уже полились потоком, намочив ткань балахона на коленях.
— Так... — Максим пододвинул свой стул ближе, взял ее за подбородок и поднял.
Красивое, детское еще лицо, с пухлыми губками, без малейших следов косметики, лоб морщится беззвучным рыданием, а на щеке огромный уродливый, застарелый синяк. С длинных ресниц капают слезы, а в карих, до черноты глазах, тоска и обреченность. — Что случилось? — Гвоздев произнес это как можно более нежно, вложив в тон всю доброту, на которую был способен. — Говори не бойся, я не твой хозяин, я твой друг.
— Зачем мне свобода?! — Внезапно прорвало душу девушки сдавленным криком. — Не пройдет и недели, как найдется очередной Баклан, может еще хуже прежнего садист. Ничего не изменится, я вновь стану рабой. Одной мне не выжить в этом мире. — Она вдруг упала на колени. — Оставьте меня у себя, господин. Молю. Не смотрите, что я маленькая, я сильная, я многое умею, я буду стирать, готовить. Все, что скажете...
Максим опешил. Такого он никак не ожидал. Что делать? Взять с собой нельзя, ему нужна свобода, а она будет помехой. Но как бросить беззащитного ребенка? Это подло, он так не сможет.
— Успокойся, все будет хорошо, я позабочусь. Как тебя зовут? — Он поднял ее с колен и
