Уйын Полоза. Книга первая - Дед Скрипун
Только когда принесли глиняные плошки с борщом, деревянные ложки, ломти черного хлеба на блюде, и грубые кружки с пивом, Максим понял, на сколько сильно проголодался. Молодая женщина, лет двадцати пяти на вид, исполняющая роль официантки, скромно улыбнулась, видя, как он вцепился зубами в горбушку, и отошла в сторону. Под стук голодных ложек было не до разговоров. Все внимание проснувшемуся аппетиту. Ели молча и не обращая никакого внимания на то, что творится вокруг, да и смотреть было не на что, зал был пуст.
Поглощенный столь приятным занятием, Гвоздев не заметил, как в «Едальню» вошел новый посетитель. Он окинул внимательным взглядом, салун, зацепился ненадолго удивленными глазами за Профессора, потом посмотрел оценивающе на Максима, подмигнул побледневшей при его появлении женщине, и прошел на кухню. Через некоторое время появился оттуда, уже вместе с хозяином, который ехидно ухмыляясь остался стоять на месте, а сам подсел к увлеченно работающим ложками гостям.
— Не подавитесь? — Каркнул он скрипучим голосом прожженного курильщика. — С таким рвением, можно ненароком и ложку проглотить, вы бы поаккуратнее.
Максим оторвался от приятного занятия, поднял глаза на незнакомца, потом на побледневшего Профессора, и ничего не ответив, словно ничего не произошло, вновь застучал ложкой.
— Мы, Баклан, тут просто обедаем. — Пролепетал Михаил. — Мы уже заканчиваем и скоро уйдем, мешать не будем.
— Конечно уйдете. — Кивнул тот. — Воздух испортили, а мне еще тут обедать. С вас за неудобства, один сапфир, только не говорите, что нет у вас камушка. Шашлык видел его, и волнуется, что сдачи не найдет, вот мы на радость ему и решим проблему, а я так и быть с ним сам расплачусь. Я добрый.
— С тебя за то, что мешаешь есть, два сапфира, а на счет сдачи пусть хозяин не волнуется, не найдет, я в следующий раз расплачусь. Я парень честный — Поднял глаза на Баклана Максим.
— Дерзкий, еще и дурак. — Вздохнул гость. — Ну раз по-хорошему не хочешь, то с вас за приправу три камушка. — Он склонился и плюнул в тарелку Гвоздева.
Дальше все произошло молниеносно. Носком ботинка, под столом, Максим резко пнул наглеца под коленную чашечку, тот вскрикнул, и покачнулся вперед, но тут же взвыл от боли, выкатив глаза, получив по обеим ушам ладонями. Дальше, те же жесткие ладони молниеносно ухватили его за затылок, и рванули вниз. Баклан нырнул в плошку, с недоеденным борщом, разбив ее пополам при этом. Когда же он со стоном поднялся, то на одном его ухе висела капуста, с носа капал борщ, вперемешку с кровью, а под глазом наливался лиловый синяк.
Видевшая все это женщина, не смотря на застывший в глазах ужас, улыбнулась, но тут же получила подзатыльник от выскочившего в зал хозяина, запрыгавшего возле Баклана, и пытающегося ему чем-либо помочь.
— Ты бы дал болезному полотенце, что ли? — Повернулся к Шашлыку Максим. — Видишь, парень нечаянно упал, и супом облился? Вот говорил мне дедушка: «Не болтай за столом, не отвлекайся сам, и других не отвлекай», — прав был старик, вон что с балаболами происходит.
— Тебе конец. — Вскочил Баклан, схватив протянутое Шашлыком полотенце, и стряхнув с уха капусту. — Все видели, что он первый напал? — Обернулся он к пустому залу.
— Видели они, не кричи. — Максим отхлебнул из глиняной кружки холодного пива. — Иди умойся.
— Но ты же ему в борщ плюнул. —Нерешительно пролепетал Профессор, в сторону Баклана, но его никто не услышал.
— На площадь, драться, до смерти, немедленно! — Ревел обиженный размазывая по лицу полотенцем борщ.— На пистолетах. Победившему весь хабар с трупа...
— Что тут у вас опять? — В дверях «Едальни» показался невысокий мужчина, лет сорока, рыжий, коротко стриженный, широкоплечий, с серыми пронзительными глазами, в кожаной куртке, перепоясанной портупеей с кобурой, из которой выглядывала рукоять нагана. — Опять бузите? Ты Баклан никак не успокоишься? Не правильно это, на новичках свои умения отрабатывать.
— Я в своем праве, Угрюм! — Огрызнулся тот. — Он первый напал, вон смотри, что сделал. — Его палец указал на заплывающий синяком глаз. — Такое только кровью смывается.
— Ну да. Ты просто стоял рядом, а он набросился? — Нахмурился новый посетитель, которого назвали Угрюмом.
— Так и было. Он сумасшедший. Таким жизнь оставлять нельзя. — Закивал Баклан. — Да вон у Шашлыка спроси. — Он кивнул в сторону хозяина заведенья.
— Можно подумать, что я не знаю, что вы друзья, и он любую твою байку подтвердит. — Новый посетитель прошел внутрь, и присел за стол к Максиму. — Мне жаль парень. — Посмотрел он с сожалением в глаза. — Но уже ничего не поделаешь, Баклан, конечно, сволочь редкостная, но он в своем праве, тут у нас ухо в остро держать надо. Тебя как хоронить-то? Закапывать, или сжигать?
— Повременю с этим. — Усмехнулся Гвоздь.
— Я должен знать. Шансов у тебя нет. Ты зеленый, а Баклан точность до совершенства прокачал, ему даже целится не надо, попадает в муху на лету, с завязанными глазами.
— Я не муха. — Засмеялся Максим, хотя все внутри у него сжалось. Неужели это все? Неужели он не найдет жену? Столько пройти и вытерпеть, чтобы вот так глупо умереть, от руки зарвавшейся гниды? Он встал. — Куда идти?
— На улицу. — Вздохнул Угрюм. — Там воевать будите.
В дверях Максима неожиданно толкнул плечом подскочивший Профессор, и скороговоркой зашептал:
— Не дай ему первым выстрелить. Ни в коем случае не позволяй этого сделать, иначе смерть. Прошу, выживи. Ты единственный человек в этом мире, который стал мне другом. Прошу, уцелей. — Глаза его увлажнились, и он опустил голову. — Ну как же так-то?..
Максим улыбнулся и кивнул, краем глаза заметив, как перекрестила его бледная, стоящая в дверях кухни незнакомая девушка в сером, затасканном балахоне, и как потирает руки довольный Шашлык.
***
День медленно скатывался в вечер, наполняя мир прохладой. Солнце, зацепившись краем за пик одной из многочисленных гор, порвалось закатом, залив своей жаркой кровью, заснеженные вершины. Тени медленно удлинялись, но до того, как мир окончательно погрузится в ночь, было еще далеко.
Максим вышел на улицу, на потрескавшуюся засухой глину площади, перед «Едальней». Следом из дверей высыпали и остальные.
