Уйын Полоза. Книга первая - Дед Скрипун
— Масюся. — Хлюпнула она.
— Я про настоящее имя спрашиваю, а не про придуманную извращенцем глупую, кошачью кличку. — Мотнул головой Максим.
— Ира. — Она вздохнула. — Я уже почти забыла свое имя. Год тут. После соревнований, в мир Полоза меня закинуло, и сразу на глаза Баклана попалась. Он обещал заботится, говорил, что новичкам тут трудно выжить, а он опытный игрок. Только надо подчинится. Я поверила. — Она хлюпнула носом.
— Ты спортсменка? — Максим пододвинул ей свой поднос с гусем. — Ешь.
— Теннисистка. Кандидат в мастера спорта
Она недоверчиво посмотрела на угощение. Сначала осторожно отщипнула дрожащими пальчиками кусочек мяса и осторожно положила в рот, но голод пересилил страх, и через мгновение она уже держала в руках всего жаренного гуся целиком, и с остервенением отрывая белоснежными зубами куски мяса, не жуя глотала.
— Наголодалась бедняга. — Всхлипнул Профессор. Как можно было так ребенка... — Он не пояснил своих слов, но этого было и не надо. Мужчины сидели, и не шевелились, словно боясь напугать проснувшийся аппетит, ставшей раньше времени взрослой девочки, они просто смотрели как она ест.
Максим отобрал у профессора его гуся, и пододвинул девушке, видя, что со своим она почти расправилась.
— Нельзя столько сразу. — Возмутился тот.
— Пусть ест. — Максим махнул рукой, на нового знакомого, улыбнулся, и вновь обратился к девушке. — Сколько тебе лет?
— Фцефа исполнифось пяфнадцать. — Она забавно исковеркала слова набитым ртом, на миг оторвавшись от угощения, и покраснела. — Простите.
— Так ты у нас именинница! Надо это отпраздновать, вот только пиво тебе еще рано. Шашлык, чего-нибудь сладкого моей спутнице принеси, и еще одного гуся для профессора! — Крикнул Гвоздев в направлении дверей кухни. — И чаю еще. — Ешь, не бойся. — Он вновь повернулся к девушке.
Из дверей с подносом в руках, показался хозяин Едальни«, и нерешительно замер на пороге.
— Иди сюда. — Махнул ему рукой Максим. — Ставь все на стол. Есть у тебя где помыться?
— В дальнем углу дома, что-то вроде бани, но топить надо. — Вздрогнул, словно его ударили Шашлык.
— Не трясись. — Рявкнул на него Гвоздев. — Топи свою баню, и проводишь туда девушку. Мыло ей, шампунь, мочалку, расческу. В общем сам сообразишь, то, что надо, и одежду поприличнее, этот дырявый балахон даже нищие на паперти одеть постесняются. Я все оплачу, не переживай.
— Будет исполнено. — Поклонился тот, развернулся к дверям кухни и крикнул. — Люська, носи воду, и топи баню! — И вновь повернулся.
Он боялся этого странного парня, одним выстрелом отправившего на тот свет лучшего стрелка, из всех известных в округе. Еще боялся гнева Угрюма, который потребовал во всем угождать новичку, и был скор на расправу, но хозяину «Едальни» нужна была эта девушка, и не для каких-то там похотей, а вполне по меркантильному поводу, она была бесплатной рабочей силой, старательной и неприхотливой.
— Моя жена, все сделает, и воды наносит и баню растопит, и одежку свою подарит, не новую конечно, но вполне сносную и прочную. — Шашлык помялся, побледнел, но все-таки решился задать интересующий вопрос. — Ну так как на счет моей просьбы? Уступите рабу? Я хорошо заплачу...
— Удавлю. — Прошипел в сразу побледневшее, затрясшееся лицо хозяина «Едальни» Гвоздев. — Только заикнись еще о рабстве и, удавлю.
***
Стемнело. В этом мире, солнце очень быстро прячется за горизонт, словно усталый путник, спеша на отдых после долгого, тяжелого пути ныряет в мягкую кровать, и мгновенно засыпает. Только что были серые сумерки, и вот уже ночь засыпала хороводом бриллиантовых звезд черное небо, с блеклым шаром тусклой луны.
На столе горела свеча в глиняной плошке, едва разгоняя мрак обеденного зала «Едальни». Изнывал парком из тонкого носика, на белой скатерти, медный чайник в обществе глиняных чашек, и подноса со сладкой выпечкой, и конфетами без оберток, а на стульях вокруг сидели трое: Максим, Михаил и Ирина.
Девушку теперь было не узнать. Чистые, расчесанные коротко стриженные волосы, темно-коричневый спортивный костюм, подчеркивающий еще детскую, но уже с намеками на созревание, худую фигуру. Максиму пришлось отдать еще два сапфира, за стрижку и баню, хотя ему не понравилось новая прическа Ирины, он вообще не любил короткие волосы у женщин, но как откажешь ребенку, смотрящему с мольбой в едва не плачущем взоре.
Потратился он изрядно, но ни сколько об этом не пожалел. Стоило только посмотреть в счастливые глаза девчонки, и жаба жадности, мгновенно замолкала, прекращая квакать. Профессор предлагал оплатить все пополам, но Гвоздев отказался. Старику еще понадобятся деньги. В этом мире, своими знаниями физики, он заработать не сможет, а ничего другого не умеет. Ему нужнее, а Максим заработает еще.
Они пили молча чай, словно боясь спугнуть минуты покоя. Пряники и плюшки на столе, конфеты, и варенье, из чего -то зеленого, непонятного, но приятного на вкус. Глиняные тяжелые чашки, и свечка посередине. Тихая, спокойная обстановка. В такие минуты забываешь о трудностях и опасностях, которые уходят куда-то далеко, испугавшись простого человеческого тепла. Они никуда не делись, и вернуться, стоит только подняться из-за стола, но это будет потом, а пока троим людям просто хорошо.
Угрюм вошел, неожиданно громко хлопнув дверью, быстро приблизился, как приведение выскочив из мрака помещения, и без приглашения сел за стол:
— Шашлык! Кувшин и три рюмки. — Рявкнул он в темноту, и повернулся к Максиму. — Не любитель я этого пойла, но сейчас надо. Водка тут приличная. Один местный умелец, приспособился гнать самогон из ягод. Три раза перегоняет, потом через уголек. Очень неплохо получается. — Он посмотрел на Ирину. — Смотрю приодел девчушку. Хвалю. Больно было смотреть, как над ней Баклан издевался, но что поделаешь, сама продалась.
— А что мне было делать. Есть нечего, жить негде, а он сказал, что заботится будет. Кто же знал, что он сволочь. — На глазах девушки выступили слезы.
— Ладно. — Махнул рукой Угрюм. — Все в прошлом. Впереди целая жизнь. Не разводи сырость, лучше головой в дальнейшем думай.
Шашлык принес на подносе с зажженной свечкой, пузатый глиняный кувшин с тонким горлышком залитым воском, три глиняные стопки грамм по сто каждая, выставил все это на стол, и вытянув зубами деревянную пробку разлил.
— Иди, не грей уши, тут
