Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева
Ох, она что, сквозь стенки видит? Ну, дела-а… а вслух он ответил бесшабашно-весело:
— Давай уж на шестерых для ровного счёта.
— Полудюжина, по-ихнему, — кивнула она. — Ну да, так оно вернее будет. Здесь обожди, — и скрылась за дверью.
Ждать пришлось недолго. Получив на руки узелок с целой ковригой ещё теплого хлеба, связку сушёных рыбёшек и пучок травяного сбора, он выслушал наставление, что рыбка мелка, так ты её в кипяток горстью засыпь и развари, вот хлёбова сколько воды зальёшь, столько и будет, а крупа-то у тебя есть, а то дикуши отсыплю пару горстей, и траву завари, не разламывая, цельная она пользительней.
— Есть крупа, — кивнул Гаор, вспомнив про мешочек «солдатского жемчуга» — ячменя, который возил с собой именно для таких случаев ночевки в лесу. Уж это-то он и варить, и разваривать умеет. — Спасибо, Мать.
— Ну, езжай спокойно, — улыбнулась она. — Всё тебе в удачу будет.
Гаор поблагодарил её положенными искренними словами и полупоклоном — к матерям со всем уважением, а уж мать-лекариха… так выше неё только волхвицы — и почти бегом вернулся к машине. Детворы вокруг не видно, ну, так смеркается уже, разогнали, видно, матки с мамками по избам. Хлеб, рыбу и траву он положил на сиденье, бросил себя за руль и плавно стронул фургон. Теперь на выезд и через картофельное поле к лесу, который посуше, но знает он там место, где и напиться, и обмыться можно.
…Повороты, скорость выше, ниже, остановка, стук открывшейся двери, шумы выгрузки, разговор… ага, всё понятно, но ни имён, ни номера посёлка, не сориентируешься, и шевельнуться… нет, не стоит, пока не нужно, так, а это… о, аггел, болботанье дикарское, как молотком каждое слово по голове бьёт. Ангур стиснул зубы, пересиливая болевые удары, а молодой чуть не дёрнулся, сержант его пнул, ну, и я со своей стороны добавил, хрен их знает, о чём дикари сговариваются, но пока брезент не откинули, так, дверь закрыли, но стоим, чего ждём? Ага, вернулся, слышно, как кабину открывает, включил мотор… поехали. От болотной вони кружится голова и першит в горле, вот-вот выворачивать начнёт, молодому ещё пинок, чтоб лежал, как велено, слабак…
Так, из леса в посёлок, а теперь… по борту заметно царапают ветки, и потряхивает тоже заметно. Значит, снова в лес, дорога узкая, но хлюпанья не слышно. И куда ж ты нас везёшь, лохмач? Добить вполне и там мог, да просто отвернуться и уехать, мы бы уже на дне были, если у той глуби дно есть, что ж, если выживем и вылезем, то кое-что кое-кому сказать и сделать у меня теперь есть. Держись, сержант, двое молодых на тебе, их вытянуть надо, ну, с рядовым без проблем, всё понимает, а вот с новобранцем… ладно, если дураком окажется, то в лесу и останется, тоже без проблем.
Пока болботанья не было, всё бы ничего, а как слова бить начали… вырубился от боли, в Амроксе так больно не было, отвык, что ли… Ну, только выпусти нас, лохмач, за каждое слово огребёшь. Мало ли что там сержант с рядовым придумают тебе, но сначала я тебя, сам, за всё…
Свернуть с лесной грунтовки на совсем уж неприметную старую и заросшую гать, а с неё опять на грунтовку, уже другую и даже в другом секторе, вот так, а с неё через речку-речушку колёса обмыть и след сбить, а то возле чарусы зелень приметная, набилась в протекторы, вот так и выше по течению, есть там полянка-источник с родником для питья и заводью, чтоб обмыться, а то и выкупаться, и пригорок сухой для костра и ночлега. Сзади тихо, смирно лежат, ну так, сержант сообразительным быть должен, если что, притормозит молодых.
Гаор плавно, чтобы тормозным путём не сорвать дёрн, остановился и вышел. Огляделся. Так, ну, здесь без изменений. Теперь выпустить их и пусть моются, а он пока ночёвку оборудует.
Лязгнул, откидываясь, засов на задней двери и, словно отвечая ему, так же негромко, словно пробуя голос, как кашлянула ночная птица в чаще.
Гаор откинул брезент.
— Вылезайте.
Отошёл на шаг и взмахом руки показал им направление на заводь.
— Идите, мойтесь.
И, больше не оглядываясь на них, занялся хозяйством.
От лесного щекочущего ноздри и горло воздуха даже голова на миг закружилась. Ангур продышался, легонько хлопнул по спине заходившегося кашлем мальца, нашёл взглядом небольшую речушку с — да, в самом деле, как раз умыться и обмыться — заводью. А что сержант? Приказать он должен, не по слову же лохмача им жить.
Слегка, но не прицельно сощурившись, Арг следил, как лохмач отошёл… к роднику, ага, воды набрать, нет, сначала сам напился, странно пьёт, не ладонями черпает, а лицо окунает, с чего бы так, ага, воды набрал, повернулся, пора…
Приказав подчинённым коротким жестом: «Делай, как я», — сержант расстегнул куртку комбинезона, извлёк оттуда два пистолета, два ножа и выложил их на траву у ног. Ангур, усмехнувшись, а Риарр, ничего не понимая, послушно повторили его действия, выложив по одному пистолету и ножу. И, оставив оружие лежать, пошли за сержантом к блестящей в вечернем свете воде мимо словно ничего не заметившего лохмача, деловито снимавшего квадрат дёрна под костёр.
Был тот вечерний тихий и растянутый во времени момент, когда заходящее солнце и восходящая луна стоят напротив друг друга, оба круглые и не слепящие, «брат с сестрой встречаются, мирно беседуют». Гаор, сняв и убрав под кусты дёрн, сначала поклонился им, каждому наособицу и обоим вместе, пробормотав и вечернюю молитву Небесному Огню, знакомую с детства и которую в армии перед отбоем в строю читают, и заклинание Мать-Луне, и только после этого приступил к сбору сушняка. Но как же это он оружие просмотрел? Да, пристрелили бы тебя, и ведь никак снаружи незаметно, если обойдётся, попросить, что ли, показать, как это у них внутри пристроено, не видал раньше такого. Стоп, журналюга, а то тебе сейчас такое покажут, что… вот это-то они как раз могут, а для оружия, да, где-то у него ещё кусок был, ага, как раз троим разместиться, и ветошки подкинем вот эта подойдёт, а масло… ну, если сами попросят, а то вдруг у них и свой припас так же во внутренних карманах спрятан.
Он уже сложил собранные ветки и сучья в небольшой, но чтоб и еду сготовить, и согреться, костровой холмик-шахор, когда,
