Прислушайся к музыке, к звукам, к себе - Мишель Фейбер
°°°
Сколько моральной поддержки мне требуется? Думаю, немного. Я не плачу, когда у меня в жизни что-то идет не так. Я не плачу, когда люди плохо ко мне относятся. Я плакал несколько месяцев после смерти жены, поскольку мне казалось очевидным, что она должна быть жива, и тем не менее она умерла. Я не сразу начал плакать. Повезло еще, что в нашей культуре от человека не ожидают безутешных рыданий на похоронах.
Я не плачу, когда вижу видеосъемки невинных мирных людей, баюкающих тела мертвых детей в зоне военных действий. Я не плачу над картинами голода и последствий стихийных бедствий. Документальные свидетельства о голодающих осликах и собаках, пострадавших от жестокого обращения, внушают мне разочарование в представителях моего вида, но не вызывают слез. Трагические истории Виктории Климби или малыша П не выходят у меня из головы, однако ни разу не заставляли меня плакать.
Я могу почти со стопроцентной уверенностью сказать, что любое кино, которое рекомендуют смотреть «с пачкой салфеток под рукой», не нарушит моего душевного равновесия. Двести миллионов долларов было потрачено на съемки «Титаника» – как считается, самого эффективного в плане вызывания слез фильма всех времен, более миллиарда долларов публика отдала за билеты, чтобы посмотреть его в кино, а я могу думать лишь о том, какая это огромная сумма и сколько на свете организаций, которые заслуживают этих денег куда больше, что кинокомпания Руперта Мёрдока.
Мир литературы тоже не преуспел в доведении меня до слез. Не могу припомнить, чтобы плакал над романом (хотя от одного особенно странного у меня на мгновение перехватило дыхание). Многие читатели моего романа «Багровый лепесток и белый» всхлипывают над разными эпизодами этой придуманной мной викторианской мелодрамы, но единственное собственное сочинение, заставившее плакать меня, – «Возвращение храбрости» (Brave Again), история из мира Нарнии, которая так и осталась неопубликованной, поскольку пасынок К. С. Льюиса пригрозил мне судебным иском за нарушение авторских прав.
Некоторые люди плачут, когда видят что-то прекрасное. Я большой поклонник красоты, но все же не настолько, чтобы рыдать. Радость и сладость – это то, что я предпочитаю принимать в умеренных количествах. Когда кто-то из подрастающего поколения играет свадьбу или обзаводится первенцем, я бываю слишком озабочен мыслями о том, как они справятся с предстоящими трудностями, чтобы проливать слезы счастья.
°°°
В общем, вы поняли. Я не сентиментален. Но поставьте мне A Proper Sort Of Gardener в исполнении Джун Табор – и я заплачу. И буду плакать каждый раз. На одних и тех же моментах песни. Как собака Павлова.
Технически я понимаю, что происходит. В песне четыре куплета. В первом девочка, подчиняясь внезапному порыву, срывает цветы в саду мистера Хардинга. Ее мать приходит к нему, чтобы извиниться, однако садовник улыбается и отвечает: «Она всего лишь ребенок, / И я знал, что она нарвет их для вас» (She’s just a little child; I knew that she’d be picking them for you). В этот момент мои слезные протоки начинают наполняться, но это потому, что мне известно продолжение. В первый раз, когда я слушал эту песню, они не наполнились, и эмоции обрушились на меня неожиданным шквалом несколько секунд спустя.
В следующем куплете девочка вспоминает историю о другом саде – Эдемском, – в котором дети садовника играли и исследовали окружающий мир. Но когда они сорвали с дерева плод, чтобы отведать его, садовник проклял их и изгнал из рая. «И тогда, – сообщает нам героиня, – я поняла своим детским умом: / Тот садовник был не того достойного рода, что мистер Хардинг» (Even then I realised in my childish mind / That he wasn't a proper gardener of the Mr Harding kind). К этому моменту я уже вовсю рыдаю. Даже сейчас, рассказывая о песне в книге, выбирая, какие строки процитировать, а какие изложить своими словами, я чувствую, как мой взгляд затуманивают слезы. Интересно, не случится ли в клавиатуре короткое замыкание, если я расплачусь прямо над ней?
В третьем куплете сад мистера Хардинга становится жертвой урбанизации. Родители героини стареют и становятся немощными, и в конце концов мистер Хардинг «ухаживает за могилой, где оба лежат». Героиня выражает надежду, что где бы они ни оказались, они найдут себе «достойный сад» (a proper sort of garden). Подозреваю, что именно этот куплет может оказаться последней каплей для других слушателей, в зависимости от их жизненного опыта. Одни люди любят сады (лично я – не очень), и им становится грустно, когда красивый природный участок закатывают в бетон. Сады могут ассоциироваться у них с детской невинностью, и в этом случае они горюют о ее утрате. Другие люди обожают родителей, и их слезные железы стимулирует упоминание о том, что кто-то ухаживает за могилами мамы и папы.
Мой отец был приятным человеком, но я не плакал, когда он умер, и позднее тоже не плакал, несмотря на заверения друзей, что меня «когда-нибудь накроет». А когда в возрасте девяноста с лишним лет скончалась моя мать, страдавшая тяжелой деменцией, я не испытал ничего, кроме умеренного облегчения. Я оплатил ее похороны за много лет до этого, по ее же просьбе. Она завещала нам с Томом несколько ненужных безделушек, а все деньги пожертвовала дому престарелых. Никто из его сотрудников даже не подозревал, что у нее есть дочь, а в свидетельстве о смерти графа «РОДСТВЕННИКИ» осталась пустой.
В четвертом куплете героиня размышляет о своей решимости проявлять доброту в собственной жизни. «Когда-нибудь, когда я стану старше, я пойму, / Что выросла садовником того же рода, что мистер Хардинг» (Someday when I’m older maybe I will find / That I’ve grown into a gardener of the Mr Harding kind). Снова набегают слезы, и я делаю долгий судорожный вдох. Вот он, смысл всей моей жизни.
Мне не нужен психоаналитик, чтобы понять, почему эта песня так сильно меня трогает. Моя мама была глубоко травмированным
