Дитер Болен - Ничего кроме правды
«Слушай, нам нужно доплыть до рифа, здесь не видно рыбы» — объяснил я ей. Мы плыли по собачьи, пока я не поглядел в подводную маску на дно и не установил, что в этом месте жуткое течение, оно нас уносило. Верона тоже увидела это и ударилась в истерику. Я проходил курсы в Германской Ассоциации по Спасению Жизни, потому знал, что делать, если у кого–то в воде случится припадок. «Слушай» — сказал я Вероне — «держись за меня покрепче, лучше всего положи руки мне на спину, и я вытащу тебя отсюда. Без проблем». Но она лишь кричала: «Больно! Не хватай меня… отпусти… помогите!.. помогите!» Я протянул руку, попытался схватить Верону за руку, но она разрыдалась. Она не была выдающейся пловчихой, я пытался её успокоить: «Дай мне руку, увидишь, всё будет хорошо, я вытащу тебя!» Я заметил, что нас всё дальше относит от берега, и мне хотелось быть её героем. Я хотел спасти её жизнь, хотел быть крутым парнем, хотел показать, на что готов ради неё. Но Верона не дала мне такой возможности. Я лихорадочно раздумывал: а что, если она разыгрывала истерику? И как вернуть ей ясность рассудка? На курсах по спасению нас учили: «Если кто–то смертельно испуган, не говори ерунды, тресни его по роже! только так ты можешь его спасти!» Но я не мог. Верона гребла, как сумасшедшая, выла всё интенсивней, и моей единственной мыслью было: «Что ты делаешь? Что ты делаешь?» Так прошло несколько мучительных минут, в течение которых мы гребли, и течение уносило нас всё дальше.
Бог проявил милосердие к поп–продюсеру: с пляжа множество людей видело, что нас уносит. Описав петлю, к нам подошла моторная лодка, чтобы вытащить нас из воды. Я предпринял последнюю попытку: «Попробуй, несмотря ни на что, остаться в воде, Верона» — сказал я — «попробуй нормально доплыть до пляжа. Лодка плывёт около нас, и я с тобой — ты увидишь, ты можешь это сама», но Верона не слушала меня, а сразу же вскарабкалась на борт.
Я был невероятно разочарован. За Верону я готов был отдать жизнь, но ей это было не интересно. Я сделал бы для неё всё, даже если бы сам утонул. Я был уверен: я тот человек, который смог бы вытащить её, если бы она один–единственный раз в жизни доверилась мне. Это сплотило бы нас, я мог бы гордиться собой, мог бы сказать: «Верона, посмотри, ты доверилась мне, и я тебе доказал, что я на всё для тебя готов». Но все эти «бы» ни на миллиметр не продвинули меня вперёд, какой–то тип втащил её в лодку, и я, если на то пошло, для неё не существовал. Я был взбешён, несчастлив, выл: «Да пропадите вы все пропадом!» и оставался в воде. Я не хотел, чтобы меня вытаскивали, я всё ещё хотел доказать, что мы могли бы это сделать. И поплыл один к берегу.
Цалеманн и сыновья
По возвращении с Бали Верона заявила, что нашла ключ к решению нашей проблемы: «Эта вилла Розенгартен приносит нам несчастье! Я думала над этим! Ты всё время жил здесь с Наддель, я не хочу больше здесь жить. Давай снимем квартиру в городе».
Я нашёл нечто шикарное там же, в Альстере: три комнаты, 5600 марок в месяц. Нужно было снять квартиру на год, для этого к нам пришёл маклер. Ещё я купил новую маленькую студию за 100 000 марок, самолично ползал на коленях, втыкая штепселя в розетки, отвозил Верону в офис, покупал мебель, покупал шкафы — просто сам себе фирма «Цалеманн и сыновья» — и вложил во всё 200 000 марок. Кто не принимал никакого участия в переезде, так это Верона.
Мой друг Маттиас зашёл за мной, чтобы вместе пойти выпить пивка. Я всё время предупреждал его: «Знаешь, у моей жены тяжёлый характер!» Но что это? Верона, почтившая меня в тот вечер своим присутствием, отворила дверь и медовым голоском завела: «Привет, Маттиас, очень приятно с тобой познакомиться!» А он отвёл меня в сторонку: «Скажи, у тебя что, не все дома? Твоей жене не требуется особого ухода, она добра и мила!»
«Пока, Верона!» — попрощался я — «мы пойдём чего–нибудь выпьем!» И вдруг получилось так, будто обесточенную Верону зарядили от розетки: она сорвалась и начала выть на высоких тонах безо всякой причины. Я предложил: «Если ты хочешь, чтобы я сегодня вечером остался здесь, я, конечно, останусь. Ведь мы так мало видимся…» Но она быстро возразила: «Нет–нет, иди!» Но едва я подошёл к входной двери, как она вновь раскричалась, принялась хлопать дверьми и кидать шмотки. Я подбежал и снова спросил: «Верона… Слушай… мне остаться здесь?..» Но Верона закричала: «Нет!» Я спустился к Маттиасу.
Внезапно мы услышали шум. Мы заглянули наверх и увидели, как Верона разбежалась и выскочила в окно с кучей барахла. Было пол–одиннадцатого вечера, на улице у всех зажглись лампы, соседи были перепуганы шумом. Я побежал за ней так быстро, как только мог, и нашёл Верону лежащей на земле на углу: «Мама, мама, помоги мне, мама» — плакала она. Я спросил: «Верона, что случилось? Могу я тебе помочь? Что произошло? Может, поговорим?» Но она только закричала на меня: «Убирайся!» и швырнула в меня лампой и стопкой CD-дисков. Мне этого хватило: «Я этого больше не выдержу, Верона» — сказал я — «я пойду с Маттиасом пить пиво!»
Потом мы с Маттиасом сидели и пили пиво, а когда я снова пришёл домой, её уже не было. Квартира была полностью разгромлена, как обувная коробка, которую кто–то подкинул вверх и энергично потряс: стереоустановка была выворочена и брошена посреди комнаты, в студии на полу лежали растерзанные аппараты для спецэффектов, двери были вырваны из креплений, кругом горы металлолома, настоящая карта бешенства.
Через несколько дней мне удалось дозвониться на её мобильный. Верона сообщила, что она как раз в нашей квартире в Альстере, собирает вещи. Я спросил: «Мы не могли бы увидеться ещё раз?» Но она ответила: «Нет, я не буду говорить с тобой, я не хочу иметь с тобой ничего общего!» Я хотел поговорить с ней в последний раз, хотел в последний раз увидеть её, услышать из её уст то, что я давно уже знал: мы разведёмся. Я рванул вперёд на машине, чтобы, если удастся, застать Верону. Мне было на всё плевать, казалось, что речь идёт о моей жизни. Есть разум, и есть сердце, так вот, последнее билось в моей груди со скоростью 300 ударов в минуту.
У входной двери стоял мой Ягуар, на котором ездила Верона. Она сама была наверху и бешено очищала квартиру. «Скоро мой самолёт, у меня нет для тебя времени» — отчеканила она.
«Послушай, Верона» — возразил я — «разве мы не можем поговорить разумно, как двое взрослых, что это ещё за детские выходки!» Но она выдала стандартный ответ: «Нет, я не хочу иметь с тобой ничего общего, скоро мой самолёт, у меня нет времени!» В конце концов, я сказал: «Давай, я помогу тебе, отнесу твои вещи вниз». Внизу мне в глаза бросились номера моего Ягуара: вместо VB — Верона Болен — там стояло VF — Верона Фельдбуш, она просто их переделала, а так как у неё были документы на машину, она без проблем могла перерегистрировать её на своё имя. Я открыл багажник, там лежали сплошь вещи того самого Алана: факс, шмотки и ещё много моих вещей, которые она забрала с собой.
Слишком много всего за один раз, я вскипел и помчался наверх: «Ты мне говорила, что между вами ничего нет…» — орал я на неё — «Откуда тогда эти вещи? А? Ну, говори же!» Но Верона чувствовала своё превосходство: «Запомни, я подам на развод. Ты же знаешь, что написано в брачном контракте. Моя адвокат потребует оплаты, и на следующий день ты должен перевести мне деньги». Я смягчил здесь все выражения, которыми она пользовалась. Впервые она сбросила маску. Но сразу же взяла себя в руки и открыла мне, что я со своим «непристойным поведением» ещё увижу небо в алмазах.
Всё было очевидно, она вырвала у меня из–под ног почву. Я до конца надеялся на Хэппи Энд, думал, что назавтра она скажет: «Ты мужчина моей мечты!» На её письменном столе лежала связка ключей «Слушай, отдай мне хотя бы ключи, хозяин квартиры сказал, чтобы я их вернул, когда буду уезжать отсюда.» Ей в голову, наверное, взбрело: «Парень хочет забрать ключи, чтобы я не смогла получить свои вещи» Мы оба кинулись к ключам, и она и я. Она была быстрее. Она выбежала, я за ней. Остальное вы знаете из газет.
Её брат Альфред пришёл вместе с ней на виллу Розенгартен, чтобы увезти её вещи. Вещей была целая гора, три вешалки с одеждой, 25 тюбиков губной помады. «Мой брат разорвёт тебя на куски, если ты слишком быстро подойдёшь ко мне!» — пригрозила мне заранее Верона. Я так боялся, что пригласил четырёх горилл из своей фитнес–студии. Они сидели теперь на диване в гостиной. А в придачу к ним мои адвокаты, которые должны были следить за тем, чтобы ситуация не обострялась.
Альфред, как и говорилось, был огромным, подозрительным и угрюмым, но, к моему удивлению, с ним можно было нормально поговорить. Иногда в его взгляде читалось сочувствие, будто он хотел сказать: «Какой же ты болван!» Через пять минут сборы были закончены, и Фельдбуши удалились.
Инкогнито
Через год, прямо как в футболе, состоялся ответный матч. Бракоразводная битва поутихла, вся грязь мало–помалу испарилась, и мы начали снова перезваниваться. Тайком, разумеется. К тому времени мы стали известнейшей чокнутой парой Германии. Инкогнито мы слетали на Майорку, Верона вылетела из Кёльна, я из Гамбурга. Мы встретились на хуторке Франка Эльстнера в горах Поленсы. Он пошёл нам навстречу: «Ясное дело, вы получите мой дом, там вас ни одна живая душа не увидит, это я обещаю». Верона была всё той же горячей Вероной. Нам повезло с погодой, мы хорошо развлеклись в постели, а Верона позаботилась о культурной программе: посреди одной из улиц Калла Ратьяго она разделась догола. Полюбоваться могли все желающие от страны айсбергов до Бермудского треугольника. И ни одного папарацци. Мы отправлялись купаться на пустынные пляжи, которыми изобиловала Майорка, и тут же отовсюду выскакивали папарацци, казалось, чья–то рука нажала кнопку «Пуск». И у этой ручки, как мне казалось, был накладной маникюр.
