Прислушайся к музыке, к звукам, к себе - Мишель Фейбер
Я прожил в Фолкстоне достаточно долго, чтобы понять: городок полон культурных сюрпризов. Мне подумалось, что некий музыкант-экспериментатор устроил концерт на променаде за углом. Я выскочил за дверь с камерой и портативным кассетным магнитофоном и… обнаружил, что звуки издает гигантский строительный кран, стоящий у многоэтажки через дорогу. Его пригнали, чтобы починить поврежденную крышу. Мужчины в касках и желтых светоотражающих жилетах заставляли кран поворачиваться из стороны в сторону. Когда работа была окончена, кран компактно сложился в кузове грузовика, словно лебедь, устало прячущий голову под крыло.
– Вы не поверите, – сказал я прорабу, – но мне очень понравился звук.
– Какой звук? – недоверчиво покосился он, вероятно, решив, что это сарказм и что я собираюсь пожаловаться на него в службу охраны окружающей среды за создание шумового загрязнения.
Я попытался напеть ему тот мелодичный скрежет, для чего мне пришлось странно скривить лицо.
– Что именно производит эти звуки? – спросил я заплетающимся языком, все еще оглушенный красотой услышанного.
– Недостаток смазки, – ответил он таким тоном, словно я слабоумный и спрашиваю, какая часть здания называются крышей. – Завтра отправим его в сервис.
– Но мне понравились звуки! – возмутился я.
Это был момент столкновения двух мировоззрений, которые никогда не смогут сойтись. Все равно, что наткнуться на человека, для которого самоочевидно, что Англия должна гнать в шею проклятых иммигрантов, всех до единого.
– Да они ж с ума сводят, – пробормотал он, отворачиваясь.
°°°
Отсылка к вопросу ксенофобии – отнюдь не фигура речи, которую я запихнул в книгу о музыке по той единственной причине, что не могу держать свои политические взгляды при себе. Нелюбовь к чужакам – не только социальная, но и эстетическая проблема. У меня ушло много лет, чтобы понять: открытость слушателя новым музыкальным концепциям – часть его отношения к инаковости и дайверсити в целом. Разум создает границы. Некоторые люди придерживаются очень категоричных взглядов на то, что может и что не может их пересекать.
°°°
Термин «авангард» пришел из военного лексикона. Изначально так назывался передовой отряд солдат, который вел разведку и прокладывал путь для основных сил завоевательной армии. В авангард входили «передовые», которые находили постой для приближающихся войск.
Символизм этого понятия очевиден: авангардное искусство поглотит нас, если дать ему хоть малейший шанс. Ограниченное, местечковое искусство, пережиток ушедшей эпохи – наш бастион против опасных захватчиков. Знакомые звуки, привычные нашему племени, именуются Музыкой. Все, что не Музыка, – просто Шум. Нам тут не нужны шумные авангардисты, крадущие наше время и насилующие наши нейроны.
°°°
С самого рождения наше самое заветное желание – быть в безопасности. Нам нравится все простое и знакомое: в окружении, еде, мелодиях. Наш детский мозг не предназначен для обработки чего-то иного. Когда становимся немного старше и хотим считать себя авантюристами, мы все равно не можем отойти очень далеко от колыбели. Разные диковинные звуки не найдешь у себя дома, они отодвинуты на периферию массовой культуры, и у детей недостает навыков и автономии, чтобы добраться до них. Как правило, все «открытия» в наших эстетических поисках состоят из того, что поместили у нас перед носом.
Если ребенку достались богемные родители, они ставят ему всякую странную музыку, и тем самым она становится знакомой. Мои родители не были богемными. У них имелась скромная коллекция всяких пластинок для легкого прослушивания: таких коллективов, как Венский хор мальчиков, оркестр Джеймса Ласта и так далее. Родители не ставили их даже для собственного удовольствия – только ради меня. Сами же они смотрели телевизор и листали журналы. Музыка была для них пройденным этапом, оставшимся далеко позади.
У меня нет музыкальных воспоминаний из раннего детства. Первые семь лет, прожитые в Голландии, – как чистый лист. К концу 1960‐х я переселился в пригород Мельбурна Борония, у подножия хребта Данденонг. На моей улице еще лежал асфальт, а на соседней уже нет, потому что это была граница «буша». Символом цивилизации для нашего племени поселенцев стала газонокосилка. И как должен был я, мальчик, растущий в такой среде, реагировать, столкнувшись с непривычными звуковыми стимулами? Я не знаю, потому что их там не было.
По крайней мере до судьбоносной встречи, которая произошла, когда мне было около десяти.
У одного соседа был альбом некой группы, о которой я ничего не знал, кроме того, что она очень известная и только что распалась. На ярко-белой обложке этого альбома не было названия. Сосед любезно разрешил мне взять пластинку домой, и я раз за разом прослушивал ее на родительском проигрывателе.
The Beatles записали White Album в 1968 году, когда мушкетерский дух группы уже ослабел и контроль качества начал давать сбои. Поэтому мнения публики разделились. Наблюдая безудержное самолюбование на этом растянутом на две пластинки альбоме, большинство людей (в том числе продюсер Джордж Мартин) приходят к выводу, что его стоило бы сократить как минимум вдвое.
Самый неоднозначный трек – Revolution 9, восьмиминутный магнитофонный коллаж, в котором перемешаны резкие помехи, яростные крики, стрельба, вопли, бессвязная болтовня и случайные вставки классической музыки, проигранной наоборот. Можно с уверенностью предположить, что для абсолютного большинства из десятков миллионов людей, купивших этот альбом, Revolution 9 – единственный образчик жанра musique concrète (конкретной музыки), который им довелось услышать в жизни. И все эти люди, скорее всего, сойдутся во мнении, что без этого балласта альбом был бы лучше.
Даже музыкальные журналисты, которые всегда стремятся выглядеть более продвинутыми, чем обыватели, не скрывали презрения. Алан Смит, без пяти минут редактор New Musical Express, в рецензии на только что вышедший White Album с отвращением описывает Revolution 9 как «претенциозный старый хлам, представляющий собой не более чем мешанину разных звуков и шумов, чьей единственной целью служит, по всей видимости, повышение продаж аспирина»: «Меня это бесит, поскольку потуги на загадочность – лишь признак откровенной незрелости и пятно на их бесспорном таланте, равно как и на самом альбоме».
Дорогой читатель, весьма вероятно, что вам доводилось слышать упомянутую композицию. Что вы о ней думаете?
°°°
Все мое десятилетнее естество было наэлектризовано.
Многие аспекты White Album мне не откликались – заигрывания Ринго с кантри-вестерном, унылые напевы Пола в песне I Will, откровенно слабая Julia в исполнении Джона, дурацкие колотушки в Birthday, сентиментальная простота Good Night. Девяносто три минуты новой музыки, позаимствованной у соседа – многовато для детского восприятия, к тому же мне
