Уильям Теккерей - Сочинения
Всю ночь напролет король держал совет, как лучше умертвить упрямую девчонку. Отрубить голову – никакой муки; а вешали в этой стране до того часто, что это уже не доставляло его величеству никакого удовольствия; тут он вспомнил про двух свирепых львов, которых недавно получил в подарок, и решил: пусть эти хищники растерзают Розальбу. Возле замка Львиный Зев находился цирк, где Обалду забавлялся травлей быков, охотой на крыс и другими жестокими потехами. Упомянутых львов держали в клетке под ареной; их рычание разносилось по всему городу, обитатели которого, сколь ни грустно мне признаться в этом, наутро сошлись целыми толпами поглядеть, как звери сожрут бедняжку Розальбу.
Король восседал в королевской ложе, окруженный толпой телохранителей, а рядом сидел граф Окаян, с коего государь не спускал грозных очей; дело в том, что соглядатаи донесли его величеству о поступках Окаяна, о его намерении жениться на Розальбе и отвоевать ей корону. Зверем глядел Заграбастал на кичливого вассала, пока они вместе сидели в ложе, дожидаясь начала трагедии, в которой бедняжке Розальбе предстояло играть главную роль.
Но вот на арену вывели принцессу в ночной сорочке, с распущенными по плечам волосами и до того прекрасную, что, увидев ее, заплакали навзрыд даже лейб-гвардейцы и сторожа из зверинца. Она вошла босиком (хорошо еще, что пол был посыпан опилками) и стала, прислонясь к большому камню, в самом центре арены, вокруг которой, за прутьями решеток, сидели придворные и горожане: они ведь боялись угодить в черные пасти этих огромных, свирепых, красногривых, длиннохвостых, громко рычащих хищников. Тут распахнулись ворота, и два огромных, тощих и голодных льва с яростным «p-p-p!..» вырвались из клетки, где их три недели держали на хлебе и воде, и ринулись к камню, у которого застыла в ожидании бедная Розальба. Помолитесь же о ней, добрые души, ибо настал ее смертный час!
По цирку прошел стон, даже в сердце изверга Заграбастала шевельнулась жалость. Лишь сидевший возле короля Окаян прокричал: «А ну-ка, ату ее, ату!..» Вельможа этот не мог простить Розальбе, что она его отвергла.
Но странное дело! Чудо, да и только! То-то ведь счастливое стечение обстоятельств, – вы, наверно, и помыслить не могли о таком! Львы добежали до Розальбы, но, вместо того чтоб вонзить в нее зубы, стали к ней ластиться. Они лизали ее босые ножки, зарывались носом в ее колени и урчали, точно желали сказать: «Здравствуй, милая сестрица, неужто ты не узнаешь своих лесных братьев?» А она обхватила своими белыми ручками их желто-бурые шеи и принялась их целовать. Король Заграбастал прямо остолбенел. Граф Окаян был преисполнен отвращения.
– Фу, мерзость! – воскликнул он. – Какой обман учинили! – продолжал кричать его сиятельство. – Львы-то ручные! От Уомбуэлла или Астли. Ишь ведь как морочат публику – стыд и срам! Бьюсь об заклад, что это завернутые в половики мальчишки, а никакие не львы.
– Что?! – взревел король. – Это кто же учинил обман? Уж не ваш ли монарх, а? И львы, значит, тоже не львы? Эй, гвардейцы, телохранители! Схватить графа Окаяна и бросить на арену! Дайте ему щит и меч, пусть наденет доспехи, и мы посмотрим, справится ли он с этими львами.
Кичливый Окаян отложил бинокль и окинул сердитым взглядом короля и его приспешников.
– Прочь от меня, собаки, – сказал он, – не то, клянусь святителем Николаем, я проткну вас насквозь! Вы что же думаете, Окаян струсит, ваше величество? Да я не побоюсь и ста тысяч львов! Попробуйте-ка сами спуститься за мной на арену и побиться с одним из этих зверей. Ага, Заграбастал боится! Ничего, я осилю обоих!
И ОН ОТКИНУЛ РЕШЕТКУ и легко спрыгнул вниз.
И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ
«Р-Р-РЫ!!!»
ЛЬВЫ СЪЕЛИ ГРАФА ОКАЯНА
ДО ПОСЛЕДНЕЙ КОСТОЧКИ,
ВМЕСТЕ С САПОГАМИ
И ВСЕМ ПРОЧИМ.
И
ЕГО НЕ СТАЛО.
Увидев это, король произнес:
– И поделом окаянному мятежнику! А теперь, раз львы не едят девчонку…
– Отпустите ее на свободу! – закричала толпа.
– НЕТ! – прорычал король. – Пусть гвардейцы спустятся на арену и изрубят ее на куски. А если львы вздумают ее защищать, их пристрелят лучинки. Девчонка умрет в муках!
– У-у-у!.. – заулюлюкала толпа. – Стыд! Позор!
– Кто смеет кричать «позор»?! – завопил разъяренный монарх (тираны плохо владеют собой). – Пусть только кто еще пикнет, и его бросят на съедение львам!
И, конечно, воцарилась мертвая тишина, которую прервало внезапное «туру-ту-ту-ту!»; и на дальний конец арены въехал рыцарь с герольдом. Рыцарь был в боевом снаряжении, но с поднятым забралом, а на копчике копья он держал письмо.
– Что я вижу?! – вскричал король. – Слон и башня! Это же герольд моего пафлагонского брата, а, рыцарь, коли мне память не изменяет, – храбрый капитан Атаккуй. Какие вести из Пафлагонии, храбрый Атаккуй? А ты, герольд, так трубил, что, наверно, пропадаешь от жажды, черт возьми! Чего бы тебе хотелось выпить, мой честный трубач?
– Перво-наперво, обещайте нам неприкосновенность, ваша милость, сказал Атаккуй, – и, прежде чем мы возьмем в руки бокал, дозвольте нам огласить послание нашего повелителя.
– «Ваша милость», вы сказали? – переспросил владыка Понтии и грозно нахмурился. – Не очень-то уместное обращение к помазаннику божьему! Ну, читайте, что там у вас!
Ловко подскакав на своем скакуне к королевской ложе, Атаккуй обернулся к герольду и подал ему знак начинать.
Глашатай повесил на плечо трубу, достал из шляпы свиток и принялся читать:
– «Всем! Всем! Всем! Настоящим объявляем, что мы, Перекориль, король Пафлагонии, Великий герцог Каппадокийский, Державный властелин Индюшачьих и Колбасных островов, вернули себе трон и корону отцов, некогда вероломно захваченную нашим дядей, который долго величался королем Пафлагонии…»
– Что-о-о?! – взревел Заграбастал.
– «А посему требуем, чтобы лжец и предатель Заграбастал, именующий себя повелителем Понтии…»
Король разразился страшными проклятьями.
– Читай дальше, герольд! – приказал бесстрашный Атаккуй.
– «…отпустил из подлой неволи свою августейшую повелительницу Розальбу, законную государыню Понтии, и вернул ей отцовский трон; в противном случае я, Перекориль, объявляю упомянутого Заграбастала подлецом, мошенником, трусом, изменником и вором. Я вызываю его сразиться со мною на кулачках, палках, секирах, мечах, пистолетах и мушкетонах, в одиночном бою или с целым войском, пешим или на коне; и я докажу свою правоту на его мерзопакостном теле!» – Боже, храни короля! – заключил капитан Атаккуй и сделал на лошади полуповорот, два шага вправо, два шага влево и три круговых поворота на месте.
– Все? – спросил Заграбастал с мрачным спокойствием, за которым клокотала ярость.
– Все, ваша милость. Вот вам письмо, собственноручно начертанное августейшей рукой нашего государя; а вот его перчатка, и если кому из дворян Понтии не по вкусу письмо его величества., я, гвардии капитан Атаккуй, к его услугам! – И, потрясая копьем, он оглядел все собрание.
– А что думает обо всем этом вздоре мой достойный пафлагонский братец, тесть моего разлюбезного сына? – осведомился король.
– Королевский дядя низложен, он обманом присвоил корону, – внушительно произнес Атаккуй. – Он и его бывший министр Развороль – в темнице и ждут приговора моего августейшего господина. После битвы при Бомбардоне…
– При чем, при чем?.. – удивленно переспросил Заграбастал.
– …при Бомбардоне, где мой господин, ныне правящий монарх, выказал бы редкое геройство, не перейди на нашу сторону вся армия его дяди, кроме принца Обалду.
– А! Значит, мой сын, мой дорогой Обалду не стал предателем! воскликнул Заграбастал.
– Принц Обалду не пожелал примкнуть к нам и хотел сбежать, ваша милость, но я его изловил. Он сидит у нас в плену, и, если с головы принцессы Розальбы упадет хоть один волос, его ждут страшные муки.
– Ах, вот как?! – вскричал взбешенный Заграбастал, багровея от ярости, – Так вот, значит, как?! Тем хуже для Обалду. Их двадцать у меня, красавцев сыновей. Но только Обалду – надежда и оплот. Что ж, стегайте Обалду, порите, хлещите, морите голодом, крушите и терзайте. Можете переломать ему все кости, содрать с него кожу, вырвать по одному все его крепкие зубы, изжарить его живьем? Ибо как ни мил мне Обалду, – свет очей моих, сокровище души моей! – но месть – ха-ха-ха! – мне дороже. Эй, палачи, заплечных дел мастера, разводите костры, раскаляйте щипцы, плавьте свинец! Ведите Розальбу!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, повествующая о том, как Атаккуй вернулся и ставку своего государя
Услышав эти лютые речи Заграбастала, капитан Атаккуй поскакал прочь: ведь он выполнил свой долг и передал послание, доверенное ему государем. Конечно, ему было очень жаль Розальбу, но чем он мог ей помочь?
Итак, он вернулся к своим и застал молодого короля в превеликом расстройстве: тот сидел в своей ставке и курил сигары. На душе у его величества не стало спокойней, когда он выслушал своего посланца.
