Генрих Фольрат Шумахер - Береника
– До боя? – тревожно спросила Береника.
Агриппа лежал, вытянувшись на подушках, и не обращал внимания на их разговор. Что ему за дело до судьбы Флавия Сабиния и дочери Иоанна из Гишалы. Ему важно было склонить Тита к созданию азиатской империи. А уж потом – меч не всегда будет иметь последнее слово…
– Да, до боя, – подтвердил молодой легат. – В каких-нибудь ста шагах Сильвий нашел часть вооружения Флавия, а в кустах спрятан был труп неизвестного иудея.
Он остановился и пристально посмотрел на Беренику. Царица побледнела, но выдержала его взгляд.
– Ты рассказываешь это в стиле трагедий Софокла и Эврипида, – сказала она, пытаясь улыбнуться.
– Фотин, один из наших людей, утверждает, что этот иудей был в твоей свите при въезде в Птолемаиду.
– В моей свите? – повторяла она, как бы стараясь припомнить. – Я до сих пор не заметила чьего-либо отсутствия.
Легкая улыбка показалась на губах Тита.
– Фотин, наверное, ошибся, – сказал он. – Я так и сказал отцу. Да и зачем бы тебе оказывать услуги Иоанну из Гишалы, нашему общему врагу?
– Услуги Иоанну из Гишалы? – повторила она с изумлением. – Я не думаю, чтобы он был мне благодарен, если бы я содействовала бегству его дочери с римлянином…
Тит со страстью смотрел в ее глаза, обращенные к нему. И снова молодой легат почувствовал тревогу и блаженство, как тогда, на Кармеле, у источника Илии.
– Разве такой большой позор для иудейки полюбить римлянина? – спросил он.
Глаза ее холодно и вместе с тем обольстительно взглянули на него.
– Конечно, – ответила она, – смертельный позор. По крайней мере в глазах тех, кто выше всего ставит веления Бога.
– А ты, Береника, тоже так думаешь?
Она засмеялась.
– Я? Смотря по тому, кто бы это был. Если бы он был достоин, но зачем спрашивать? Нет такого человека.
– То же самое ты говорила, когда мы в первый раз увиделись. Он, верно, еще не родился – твой цезарь?
Она пожала плечами, потом медленно поднялась и подошла к окну.
Тит последовал за ней. Его влекла к ней таинственная, неодолимая сила.
Агриппа очнулся от своей дремоты, рассеянно посмотрел на сестру и Тита и тихо вышел из комнаты.
Береника чувствовала горячее дыхание римлянина на своей щеке и его взгляд на плечах и шее, но она стояла, не оборачиваясь. Гордое величие своей красоты кружило ей голову.
Он повторил еще раз прерывающимся голосом:
– Твой цезарь – он еще не родился?
Она немного повернула голову к нему, так что кончики ее волос касались его губ, и проговорила тихо, почти шепотом:
– Как знать…
Но глаза ее были обращены куда-то в неведомую даль. Кого она там видела? А все-таки… Быть владычицей Азии, быть может, владычицей всего мира, видеть, как римские орлы склоняются пред богом иудеев! И над всем этим власть единого Бога – Бога Береники!
– Нерон ведь тоже стал цезарем не по праву, – услышала она его страстный шепот.
– Благодаря Агриппине.
– А Марк Антоний мог стать цезарем Азии.
– Благодаря Клеопатре!
– И Береника будет принадлежать тому, кто станет…
– …цезарем!
Сказав это слово, она почувствовала облегчение. Она обернулась к легату, опьяненному страстью, и взглянула ему прямо в глаза. Они поняли друг друга, не произнеся ни слова. "А Марция Фурнила, твоя жена?" – прочел он в ее взгляде и сделал резкое движение, как бы устраняя нечто давно надоевшее. Холодная Марция была вычеркнута из его жизни. "А мой Бог?" – читал он дальше. Он пожал плечами. Что ему до Бога? Поступай как знаешь. "А Веспасиан?" Лицо его омрачилось, он отвел глаза. Береника улыбнулась и повела молодого легата к окну.
Там уже не было рабов Агриппы, таскавших его подношения Веспасиану, но на дворе кипела работа.
Таумаст, управитель дома, стоял посреди выложенного мрамором двора и следил за тем, как рабы готовят носилки царицы, укладывают провизию в дорожные сумы.
Тит отступил от окна и побледнел. Береника увидела в его глазах недоверие.
Она снова улыбнулась и произнесла вслух тот немой вопрос, который он прочел в ее глазах:
– А Веспасиан, твой отец?
Теперь он ее понял.
Да, конечно, лучше, чтобы Береника уехала. Веспасиан не должен подозревать, чем она стала для Тита, потому что он не допустит развода с Марцией Фурнилой. Разве он может согласиться на брак сына с иудейкой? Веспасиан, римлянин, выходец из народа, боялся всего, что могло возбудить насмешку над ним или его семьей у гордых римских патрициев. Он был никогда не позволил Титу оттолкнуть от себя дочь знатного дома. Конечно, если бы дело шло о замене ее более знатной и могущественной женой, он согласился бы, но из-за иудейки – никогда. Но разве необходимо связать себя с Береникой, чтобы обладать ею?
Прощаясь, они пристально смотрели друг другу в глаза, и губы их улыбались. Тит что-то вынул из складок верхнего платья и подал царице.
То была дактиотека, маленькая круглая шкатулочка, оправленная жемчугом и зелеными бериллами. На крышке был изображен амур верхом на льве.
Береника засмеялась. Но лицо ее вновь стало серьезным, когда молодой легат открыл крышку.
Внутри лежал увядший лавровый лист – кармельский лавр.
– Победителю? – спросил Тит.
– Победителю, – ответила Береника.
– Прощай, Береника!
– Прощай, Тит!
Внизу ее поджидал Агриппа. Он узнал от Таумаста, что сестра готовится к отъезду.
– Как, Береника! – воскликнул он в величайшем волнении. – Теперь, как раз теперь, когда наши планы и надежды начинают осуществляться, ты уходишь от меня?
Она едва обернулась к нему.
– Разве ты не думаешь, мой мудрый брат, что товар поднимается в цене, когда он становится редким?
– Ты полагаешь? – пробормотал он растерянно.
– Конечно, – насмешливо сказала она. – Разлука усилит чувство Тита и возбудит его решимость. Тогда твое дело дать мне знать вовремя. К тому же сам Тит одобряет мой отъезд.
Он облегченно вздохнул.
– Куда же ты едешь? – спросил он.
– Куда, если не в Цезарею Филиппийскую, в старый дворец. Я более, чем когда-либо, нуждаюсь в уединении.
– В старый дворец? – удивленно воскликнул он. – Но он совсем не устроен и тебе там будет неудобно.
– Тем лучше. Я всей душой ненавижу роскошь и изнеженность, которые делают нас неспособными противиться врагам. Впрочем, хорошо, что ты напомнил мне, я забыла попросить у Тита разрешение на проезд для пограничной римской стражи.
Она вышла во двор, где ее ждал Таумаст. Агриппа с недоумением посмотрел ей вслед. Он совершенно растерялся. Какой каприз заставляет Беренику покинуть его в такую важную минуту? Он отлично понимал, что заигрыванье с Титом и мнимая потребность в одиночестве только предлог, за которым кроется нечто иное. Но что именно?
На лестнице он встретил ее эфиопа.
Обыкновенно он избегал встречи с царем, не умея скрыть своей ненависти. Но на этот раз глаза его радостно заблестели, когда он увидел Агриппу. Он промычал что-то. Агриппа остановился. Он понял, что раб хочет ему что-то сообщить. И то, что он обратился именно к нему, показалось Агриппе небезынтересным. Он пошел за эфиопом, когда тот коснулся его платья и повел за собой.
У окна, из которого виден был двор, глухонемой остановился и показал на Беренику, оживленно говорившую с Таумастом. Потом он кивнул головой и повел царя по уединенному длинному проходу к потайному ходу в покое Береники. Агриппа остановился в нерешительности на минуту. Эфиоп выдвинул камень из стены и позвал за собой. Он на минуту испугался. Быть может, изуродованный раб хочет затащить его куда-нибудь в уединенное место, чтобы отомстить ему? Но что мешало ему напасть на него открыто? Он смело пошел за эфиопом и остановился, изумленный, у двери. В полумраке комнаты лежал на ложе юноша редкой красоты. Он подложил руку под голову, и на лице его было разлито блаженство, словно от счастливого сновидения.
Агриппа хотел подойти ближе, но эфиоп потянул его назад. Юноша, казалось, просыпался.
Потом Агриппа и раб вернулись в покои Береники, и камень был установлен на прежнее место.
Царь посмотрел на раба, требуя объяснений. Эфиоп понял. Он быстро вынул из складок одежды свиток и передал его Агриппе. Это было письмо, найденное Береникой у раненого юноши. Царь развернул и прочел его. Он вскрикнул от изумления. Регуэль – сын Иоанна из Гишалы! И Береника… Агриппа понял теперь все: ее сопротивление Титу, ее быстрый, непонятный отъезд.
Он подумал, потом отвел раба в угол и заговорил с ним знаками. Эфиоп напряженно следил за руками царя. Его уродливое лицо вдруг озарилось торжеством. Он кивнул головой в знак согласия и поцеловал руку того, кто изуродовал его. Он его понял.
При последних лучах заката на северном склоне горы Чермака показались два всадника. Они остановились для отдыха под огромной сосной, наполнявшей воздух смолистым запахом.
– Ты видишь отсюда мост, Базилид? – спросил один из них, человек могучего телосложения. Светлые волосы и курчавая борода окаймляли его лицо, в котором светились задумчивые молодые глаза.
