Артёмка (сборник) - Василенко Иван Дмитриевич
Потупясь, Артемка молчал.
Горбунов шумно вздохнул и отрекомендовал:
– Он, господин пристав, вредный мальчишка, его добром не уломаешь.
– А вот мы его подержим на одной селедке да без воды, он и заговорит. Уведите его!
Артемка подумал: «Стану я есть твою селедку! Дурака нашел».
В камере, как только закрыли дверь, «путешественник» спросил:
– Били?
– Селедкой морить будут, – сказал Артемка и попросил: – Ну, рассказывай.
– Это про что?
– Да про Москву же. Какая она? Верно, народищу там!
«Путешественник» оказался словоохотливым, и Артемка до сумерек слушал его рассказы о далекой огромной Москве, где все как в сказке. Но вот черного великана Пепса «путешественник» там не встречал, и где помещается школа, в которой «учат на актеров», тоже не знал.
К селедке Артемка так и не притронулся. Чтобы не соблазниться, он предложил ее Акиму Акимовичу (так звали «путешественника»), а сам только глотал слюну да хмурился.
Когда стемнело, в решетке окна зашуршала бумага и что-то похожее на мячи стало падать на пол. Артемка и Аким Акимович вскочили и зашарили руками.
– Лимон! – крикнул Артемка, нащупав что-то круглое, в мягкой кожуре.
– Апельсины, – поправил Аким Акимович, нюхая поднятые два плода.
Не успели они обшарить весь пол, как сверху опять что-то упало.
– Колбаса! – с радостью вскрикнул Артемка.
– А от Леночки – шоколад, – сказали сверху шепотом, и новый предмет увесисто стукнул Артемку по голове.
– А ну, геть от окна! – крикнул кто-то. Послышался топот, и все стихло. От апельсинов Аким Акимович самоотверженно отказался, но остальное ел с удовольствием.
– Вам, политическим, живется легче! У вас солидарность, – завидовал он, жуя колбасу.
– Угу, – мычал Артемка с набитым ртом, – у нас это самое… Будь покоен…
Ночью в камеру натаскали пьяных. Они буйствовали, свирепо ругались, стучали кулаками в дверь, но потом валились на пол и засыпали. Утром их выпустили. Артемка с Акимом Акимовичем опять остались одни.
– Ну, рассказывай дальше, – потребовал Артемка. Аким Акимович принялся было описывать «царь-пушку», но тут открылась дверь, и городовой внес огромную ржавую селедку.
– На, – положил он ее перед Артемкой на скамью, – ешь!
– Сам ешь! – озлился Артемка.
– Ешь, говорю, а то силком в рот засуну! Артемка проворно залез под нары. Сопя, городовой потянул его за ноги. Артемка вырвался и вскочил на нары. Когда наконец запыхавшийся усач притащил его к скамье, там лежали только голова и хвост.
– Де вона? – вытаращил глаза городовой.
– Селедка? – спросил Аким Акимович, невинно посвечивая синевой глаз. – Я ее скушал.
Городовой хотел было раскричаться, но только плюнул.
Утром следующего дня Артемку под конвоем повели через весь город в полицейское управление.
Кто написал «Разбойников»?
В большой комнате, за столом под царским портретом, Артемка увидел седую, веником бороду и сразу узнал в обладателе ее того самого полицейского офицера, который так кричал в цирке на бедного Пепса.
«Ну, теперь пропал окончательно!» – подумал Артемка и даже глаза закрыл.
Полицмейстер поднял голову и долго не моргая смотрел на Артемку. Потом отхлебнул из стакана крепкого до черноты чая, вытер усы и спросил:
– Ты сапожник?
– Сапожник, – подтвердил Артемка.
– А может, ты писатель?
– Писатель, – вздохнул Артемка.
– Так, – сказал полицмейстер. – Значит, ты и романы писать умеешь?
– Нет, романы не умею.
– Только пьесы?
– Да.
– Он драматург-с, хи-хи-хи-с! – почтительно засмеялся прилизанный мужчина, тоже в полицейской форме, но без шпаги.
– Ну, вот что, Загоруйко, – так, кажется, твоя фамилия? – дам я тебе бумагу и карандаш, а ты садись и пиши пьесу. Напишешь – выпущу, не напишешь – пеняй на себя. Согласен?
– Согласен, – сказал Артемка, а сам подумал: «Поведут обратно – деру дам».
– Петр Петрович, дайте ему бумаги, а денька через два пусть опять приведут его ко мне.
Оставляя на паркете следы босых ног, Артемка пошел вслед за «прилизанным» в канцелярию. Там ему дали двадцать четыре листа линованной бумаги и огрызок карандаша. Затем «прилизанный», или, как его почтительно называли плюгавые, в потертых штанах писари, «господин секретарь», щелкнул Артемку по носу и приказал конвоиру:
– Веди обратно!
Конвоир взял Артемку за ворот да так этот ворот до самого участка и не выпустил.
– Били? – опять осведомился Аким Акимович.
Артемка положил бумагу на лежанку и утер с лица пот:
– Нет еще. Обещали через два дня.
Потом лег и принялся думать.
Аким Акимович успел описать всю Москву, как она выглядит с колокольни Ивана Великого, а Артемка все смотрел в потолок и думал.
Наконец он сказал:
– Нет, с непривычки трудно.
– Что трудно? – спросил Аким Акимович.
– Пьесы писать трудно. Думаю, думаю и никак не придумаю. А требуется к сроку. Понял?
– Нет, – признался Аким Акимович, – не понял, Пришлось Артемке рассказать всю свою историю.
– Теперь понял, – засмеялся Аким Акимович. – Ничего тут трудного нет. Дай знак своим гимназистам, они тебе в окошко чего-нибудь и спустят, пьесу какую-нибудь. Мало их, пьес-то! Перепиши – и конец! Разве полиция разберет!
Ох, черт! – удивился Артемка хитроумию «путешественника». – А я и не догадался!
Гимназисты спустили в окно толстый том драм Шиллера, и утром следующего дня Артемка, высунув от старания кончик языка, уже выводил на первом листе бумаги:
«Разбойники»
Драма в 5 действиях
Сочинение Артемия Загоруйко
И двое суток не думал больше ни о полицмейстере, ни о гимназистах – так увлекся «сочинительством»
А через день его опять повели.
Полицмейстер долго подписывал разные бумаги, которые ему подкладывал «прилизанный», потом положил перо, отпил глоток черного чая и взглянул на Артемку:
– Ну, написал?
– Написал, – сказал Артемка, которому надоело переминаться с ноги на ногу перед столом. – Только бумаги мало дали. Больше как на одно действие не хватило.
– Что ты врешь! – вдруг крикнул полицмейстер. – Ну-ка, дай!
С брезгливой гримасой он взял испачканные листы, бегло просмотрел их, вернулся к первой странице и внимательно, со все возрастающим недоумением прочитал ее.
– Не понимаю! Судя по почерку, настоящий сапожник. А так все связно, даже… как это… литературно. Странно! Да ты ли это писал?
– Я, – сказал Артемка. И тоном жалобы добавил: – Вы ему скажите – пусть не жадничает. Мне разве столько бумаги надо! Мне ее вот сколько надо! На целых еще четыре действия!
– Чудеса!.. – удивился полицмейстер. – Петр Петрович, возьмите-ка эту писанину да вызовите учителя из гимназии. Разберитесь вместе.
Секретарь забрал исписанные листы, вывел Артемку из кабинета и приказал отправить в участок. Бумаги же больше не дал.
Артемка вернулся в камеру довольный.
– Ну как? – встретил его Аким Акимович.
– Проехало! – сказал Артемка и, раскрыв «Разбойников», принялся вслух читать следующий акт.
Но конца «своей» пьесы Артемка так и не узнал: в середине пятого акта, когда Франц вешается на шнуре от шляпы, за Артемкой опять пришли и опять повели к полицмейстеру.
На этот раз, кроме полицмейстера, у стола сидел еще какой-то чиновник, молодой и, как показалось Артемке, добрый. На коленях у него лежали исписанные листы, в которых Артемка немедленно узнал «свое» произведение.
При виде арестованного у полицмейстера побагровело лицо и дернулся под глазом желвак.
«Эге!» – подумал Артемка и оглянулся на дверь. Но там, пожирая полицмейстера глазами, стоял городовой.
– Вот этот? – удивился чиновник, с живейшим любопытством разглядывая Артемку. – Ну-ка, подойди, молодой человек, поближе.
Артемка сделал шаг и опять оглянулся.
– Пооглядывайся, пооглядывайся, – я тебе оглянусь! – зловеще предупредил полицмейстер.
