Юрий Винничук - Кнайпы Львова

Громкий хохот потряс кнайпу, и смеялся сквозь слезы также хозяин.

Так случилось, что смерть Галля в 1912 г. совпала с упадком кнайпы.

Интересно, что все те насмешки не помешали Михаилу Нафтуле Тепферу, когда он после войны перебрался в Познань, писать музыкальные рецензии для «Познанского дневника».

С Нафтулой связан еще такой курьез. В начале века большую популярность имел карикатурист Казимир Сихульский. Слава его не давала покоя Нафтуле, и вот он в 1912 г. издает толстую книженцию на какой-то ужасной толстой бумаге серо-фиолетового цвета под интересным названием «Дзядівські та утішні пісеньки нагрипсував заприсяжений міський римар Міхал Тепфер, а карики досить незграбно той сам учинив і в манускрипті видав».

Графоманские стишки были обозначены номерами, но где-то посреди книги были совсем непонятные для читателя пробелы и прыжки в нумерации. В конце находим несколько стишков без номеров, зато с нотами. Такой же балаган царил на вклейках. Сначала они были вклеены с одной стороны, далее — с обеих, а в конце идут пустые страницы. Явно концепция автора претерпевала значительные творческие нервы.

Стишки были слишком слабые, чтобы о них говорить, но карики, или же карикатуры, были немного лучше. Из них лучшей была карикатура самого автора.

Но даже в любительском мире Нафтула наткнулся на конкурента — Яна Каспровича. С той лишь разницей, что Тепфер издал свои карикатуры в книге, а рисунки Каспровича на салфетках пропали в карманах друзей.

Во время российской оккупации Михайла Тепфера вывезли москали в Россию. Там он где-то познакомился с Александром Скрябиным и после войны, поселившись в Познани, написал о нем воспоминания. Книжечка «Александер Скрябин. Краткое жизнеописание и беглое отражение его творчества собрал Михал Тепфер» вышла где-то во второй половине 20-х годов. Выезжая из Львова, он завещал свою замечательную коллекцию картин картинной галерее и национальному музею имени Яна Казимира.

Нафтулу упоминает также Владимир Самийленко в сатирическом стихотворении о москвофилах.

Сюда приходили Василь Стефаник, Лесь Мартович, а еще украинская богема — молодомузовцы.

Нафтула был одинаково благосклонен что к полякам, что к украинцам. Очевидно, эта его черта и вызвала ехидную сатиру еврейского пиита Адольфа Кичмана в журнале «Шмигус»:

Пан Мыхась для польських гостейУсы крутил вверх обеими руками,Но когда приходили сюда русины,Усы он вниз опускал, как Шевченко.«Может, що-то из мяса сделать?Гуляш раз! Ще не вмерла Україна!Айншпенер! Не пора ляхам служить!Слышишь? Пять раз малая свинина!»«Шулем алейхем!» — Мыхась меня приветствует…

После Первой мировой кнайпа перешла к пани Колонской, которая на столетний юбилей в 1926 г. устроила ужин: колбасу с капустой за… 15 геллеров, то есть за деньги, которые ходили в Австрии. Заработали на этом нумизматы паны Готтлиб и Козицкий, продав кучу геллеров, крейцеров, шестерок и крон, которые потом пани Колонская им продала, покрыв стоимость забавы.

Настоящая дата основания сильно преувеличена, чуть не на полвека.

В 20—30-е годы сюда наведывались те же художники, что к Нафтуле. Любил эту кнайпу польский поэт Станислав Роговский (1911 г., Чортков — 1940 г., Освенцим).

В этой кнайпе появился остроумный стишок «Spis do jadla» («Меню»), если это название прочитать как одно слово, то можно присутствующих дам ввести в свекольный цвет.

1

В 1903 году, когда во Львов приехал Сергей Ефремов, Франко завел его к Нафтуле.

«С Франко было тогда у меня несколько чисто деловых вопросов, и мы сидели вдвоем в популярной в литературных кругах кофейне Нафтулы. «Нафтула имеет хороший мед: вот попробуем — веселее пойдет разговор», — предложил Франко, и веселые искорки запрыгали в серых глазах. Мед был хороший, пить было легко, и деловые беседы мы быстро закончили. И бутылка еще не была окончена, уходить не хотелось. Франко, видимо, отдыхал. Мне — как обычно перед отъездом — было как-то тоскливо: когда увидимся, и увидимся ли?.. Разговор сам собой настроился на элегический тон, обрел интимный характер…»

Но когда они допили бутылочку, и Франко кликнул официанта: «Счет!», случилась неожиданная вещь. «Мы встали. Именно тут я заметил, что вставалось не так легко.

— О, а это что с вами?

— Да что-то у меня, — говорю, — с ногами странное…

— А это мед, — улыбаясь, ответил Франко. — Я вам намеренно не говорил, что его легко пить, зато ноги сильно подкашиваются. Такую же штуку проделал я и с Доманичевским (так навеселе звал Франко покойника Василия Доманицкого), — вот бы вы увидели тогда его!..

И снова веселые искорки, как у школьника, запрыгали в серых глазах, которые еще были подернуты элегической задумчивостью».

2

— Пан Нафтула, — сказал однажды один пан, — вероятно, вы бы произвели больший интерес, если бы вместо парней официантами у вас работали девушки.

— Нет, — возразил Нафтула. — Если я буду иметь некрасивых девушек, то гости сбегут. А найму красивых — начнут влюбляться. А как вы знаете, влюбленные мало едят и мало пьют.

3

У Нафтулы дома была большая коллекция полотен. В 1907 г. он даже подарил большой сборник современной львовской живописи картинной галерее города.

Приезжают гости из Станислава[9], осматривают картины и восторженно чмокают.

— Это интересно! У львовских художников должна быть сладкая жизнь, раз в каждой семье царит такая влюбленность в искусство.

— Э, где там в каждой. Такие собрания имеют только владельцы ресторанов и особняков.

— Почему только они?

— Художники с ними рассчитываются за неуплаченный долг и за обеды своими картинами.

4

Как-то сюда зашел на обед Мордехай Гозендуфт, владелец мануфактурного магазина на ул. Краковской. Сел за столик, где сидел уже мужчина. В ожидании заказа пан Мордехай зажег папиросу, дымя своему соседу в лицо. Наконец тот не выдержал и сорвался:

— Пан, перестаньте наконец на меня дымить! Это просто хамство!

Но пан Мордехай, кроме дыма, не выпустил ни слова.

— Перестаньте наконец коптить, холера! Вы — хам без воспитания! Вы мурло и болван, на которого я плюю и харкаю!

И после этих острых слов наплевал пану Мордехаю в лицо. А тот без следа волнения вынул платок, вытер спокойно свое заплеванное лицо и флегматично сказал:

— Пан отчего-то мне незнаком — и я должен пана серьезно предостеречь, что если бы пан позволил себе повторить мне все эти безвкусные обвинения, то я должен буду, в конце концов, пересесть за другой столик!

5

Лесь Мартович писал мало для литературы, так как слишком много списывал бумаги в адвокатской канцелярии. Так же как долгие годы не мог решиться на адвокатский экзамен, не отваживался — из-за слишком большой привязанности к жизненным радостям — на роль писателя. Зато писал он легко, свободно, и нужно было только найти соответствующую минуту, чтобы «вырвать» у него очерк.

Обещал он как-то раз одному журналу рассказы и не прислал. И вот узнали в редакции — Мартович приехал во Львов. Вечером застукали его у «Нафтулы».

— Где рассказы?

— А гонорар где?

— Дадим, когда получим рукопись.

— Придите в час.

Приходят в час, а Мартович совершенно спокойно:

— Уже почти готово… но должен переписать, потому что не прочитаете…

— Ну, хорошо, — говорит редактор, — зайду позже, потому что и так должен еще пойти в кофейню увидеться с другом приезжим.

После полуночи послал редактор к Мартовичу одного своего молодого сотрудника и говорит:

— Даю вам тут три гульдена, но помните, что пока не будете иметь в своих руках рассказы Мартовича, не давайте ему денег, потому что тогда он уже не напишет.

Молодой посланник Мартовича в веселом обществе после неизвестно какого стакана пива и говорит:

— Пан редактор просил передать рукопись.

— А гонорар где? — спрашивает Мартович.

— Есть… но не могу дать, — потоптался на месте парень, — прежде чем не получу рукопись…

Тогда Мартович:

— Иди и скажи пану редактору, что он не имеет понятия, что такое литературный труд. Я пришел сюда исключительно для того, чтобы написать рассказ… и смотрите — одни бутылки с пивом и водкой, и ни бутылочки с чернилами…

«Палермо»

На углу улиц Рутовского и Каминского разместилась кофейня «Палермо», которая своим солнечно-романтическим названием обещала чудеса Юга. Манила она прежде всего картежников, потому что здесь существовал специальный «Клуб Тарока».