В Швеции - Ганс Христиан Андерсен
Человеческая жизнь, самое высокое здесь, на земле, не подпала, следственно, законам красоты гармонии! Это немыслимо, это несправедливо, а потому не может иметь места.
Дисгармония жизни заключается в том, что мы видим лишь малую часть нашего существования, а именно — земную; должно быть продолжение жизни, бессмертие.
Это проповедуешь нам ты, махонький цветочек, как и все сотворенное в красоте и гармонии. Если бы наше существование окончилось смертью здесь, на земле, то совершеннейший Бог был бы несовершенным, Бог не был бы справедливость и любовь, как это удостоверяет всё в природе и Откровении. А если нам укажут на все человечество, как на ту сферу, где явит себя гармония, то тогда все наши усилия и труды сведутся к жизнедеятельности коралловых полипов; человечество станет тогда лишь памятником величию Творца, Он явит тогда лишь свое великолепие, но не свою величайшую любовь. Всеобъемлющая любовь не есть себялюбие!.. Мы обладаем бессмертием!
Исполненные сознания своего бессмертия, мы возносимся к Богу, в твердой уверенности, что все, что с нами ни случается, — к нашему благу! Наш земной взгляд способен проникнуть в небесное пространство до известной границы, наш духовный взор также простирается не далее известных пределов, но по ту сторону должны царить те же законы всеобъемлющей любви, что и здесь. Вечное рассудочное знание наперед не может страшить нас; мы, люди, могли бы и сами по себе это уразуметь. Нам прекрасно известно, как и что будет развиваться в разные времена года, нам известно время цветения и плодоношения, какие выведутся и приживутся сорта, время созревания, и когда забушуют бури, и когда наступит период дождей. Бог должен, причем в неизмеримо высшей степени, обладать такими же познаниями о своем творении: планетах вселенной, как наша земля, и роде человеческом, ее населяющем; он должен знать (и тысячелетия здесь для него все равно, что для нас день): тогда-то будет иметь место такое-то и такое-то развитие, и цветение рода человеческого, тогда-то забушуют бури страстей, сопровождающие это развитие, во время оных разовьются характеры, личность сделается мощным ведущим колесом, каждый будет — прирожденный человек Божий. История нам это показывает, звено цепляется за звено, в мире духа, равно как и в материальном творении; око мудрости, око Отца объемлет всё! — ну а разве у нас недостанет мочи, в сердечной горести здесь, на земле, молить с упованием этого Отца, молить, как молился Спаситель: пронеси чашу сию мимо меня, впрочем не моя воля, но твоя да будет![170] — нам не забыть этих последних слов! Исполнится наша молитва, она будет нам во благо, а нет, поступим, как ребенок, что приходит в горе к своему земному отцу, но не добивается у него исполнения своего желания, зато утешается ласковыми словами и любовными доводами рассудка, отчего горе тихо выплакивается, и детская боль унимается. По молитве нам будет даровано и это! На глаза навернутся слезы, а в сердце поселится упование! Да и кто изведал все пути души человеческой настолько, чтобы осмелиться отрицать, что молитва есть крылья, возносящие нас в ту сферу влияния, откуда Бог протянет нам оливковую ветвь помощи и милосердия.
Именно тогда, когда мы бредем с открытыми глазами дорогой знания, мы зрим великолепие возвещения. Мудрость рода человеческого — всего лишь одна пядь на высоком столпе откровения, несущем Бога, но короткий этот отрезок будет расти сквозь века, в вере и с верою. Знание — как химическая проба, которая показывает, что золото — настоящее.
Глава XXI. В лесу
Река уже далеко внизу, мы оставили позади пашни и только что въехали в лес, где останавливаемся возле трактирчика, дверь и окна которого украшены в честь Иванова дня зелеными ветками. Вся кухня убрана березой и цветущими рябиновыми ветвями; под потолком висят на длинных шестах сухие хлебы, манна[171] лесной пустыни парит прямо над головой у старухи, что стоит начищает до блеска свой медный котел. Питейная половина, где сидят и бражничают крестьяне, тоже разубрана зеленью. Красное лето повсюду ставит свой листвяный шатер, самый же большой — именно в лесу; он раскинулся на мили и мили, и миля же за милею ведет туда наша дорога, на которой не увидишь ни единого дома, а навстречу не попадаются ни конные, ни пешие. Поехали! Кучер запрягает свежих лошадей, поехали с нами в большую лесную пустыню, путь ровный, торный, воздух по-летнему тепел, пахнет березою и линнеей. Дорога ведет то в гору, то под гору, то и дело петляет и оттого разнообразится, но все время идет лесом, густым, дремучим лесом; мы проезжаем мимо озерков, таких глубоких и тихих, словно за своею темной стеклянной гладью они упрятали ночь и сон. А теперь мы возле лесной равнины, где кругом стоят одни только пни, обуглившиеся над корнем; этот черный, выжженный и пустынный участок дороги длинен, сюда не залетает ни одна птица. Но вот нас вновь приветствуют высокие плакучие березы; играючи, перебегает дорогу белка и вспрыгивает на дерево; взгляд наш шарит по лесистому горному склону, который уходит далеко ввысь, но никакого жилья пока не заметно, нигде не подымается голубоватый дым, выдающий присутствие людей. Пригревает солнце, над лошадьми вьются мухи, садятся на них, опять взлетают и вьются, для того чтобы заново передохнуть и посидеть спокойно, и тогда они, верно, думают: «продвижения вперед сейчас нету, все стоит на месте, мы же сидим спокойно!», они думают так же, как и многие люди, забывая, что кони времени безостановочно мчат нас вперед! До чего здесь одиноко! благостно-одиноко! Здесь ты чудеснейшим образом наедине с Богом и самим собой! Подобно тому, как солнечный свет изливается на землю и на эти необозримые, пустынные леса, дух Божий изливается на человека и в человека. Идеи и мысли зарождаются из глубин души, беспредельных, неисчерпаемых, как и он, — так магнит придает свою силу железу, сам ничего от этого не теряя. Здесь, среди лесной природы, на длинной безлюдной дороге, как раз и начинается оживленное движение мыслей по большаку, пролегающему через нашу голову. Мимо тянутся удивительные, богатые караваны из поэтических произведений, из отчего дома воспоминаний, и новые, рожденные сиюминутным окружением. Благочинно движутся детские процессии с развевающимися знаменами и радостными песнями; танцуя, проходят менады, охочие до крови неистовые вакханки. Здесь, в лесу, горячо припекает солнце, как будто сюда, в северную лесную глушь, забралось южное лето, приискало себе лесную долину, улеглось на жарких солнечных лучах и спит; поэтому такая и тишина, как ночью, не слышно
