Археологические прогулки по Риму - Гастон Буасье
От Нерона ничего не сохранилось на Палатинском холме. Так как у него был вкус ко всему громадному, он мечтал построить дворец, где мог бы поместиться целый город. Так как на узком холме, покрытом уже храмами и знатными домами, не было довольно места для построек, которые он проектировал, он решил построить свой дворец в другом месте. Для дворца Калигулы уже занята была часть Форума; Нерон задумал воспользоваться садами Мецената на обширной равнине, отделяющей Палатинский холм и Целий от Эсквилина. Когда ужасный пожар, продолжавшийся десять дней, освободил место от теснившихся на нем домов, архитекторы Нерона, Север и Целер принялись за дело. Их смелое воображение, находящее неожиданные решения, пленяло императора, болезненный ум которого любил только новые зрелища и особенные замыслы. Они построили ему дворец, раньше невиданный. Громадное пространство, которым они располагали, было наполнено всевозможными зданиями. При входе, где Адриан возвел впоследствии храм Рима, они поместили статую монарха, колосс в 120 футов, из которого сделали позже изображение солнца. Со стороны Эсквилина, где земля очень плодородна, простирались обширные луга, поля, виноградники, леса, в которых бродили дикие животные. Среди равнины вырыли пруд, по словам Светония, столь же обширный, как море, по берегам которого возвышались живописные здания. Дворец в собственном смысле слова блистал драгоценными металлами и редкими камнями, вмонтированными в стены, поэтому его называли золотым домом. В нем находились обширные портики, столовые с полами из слоновой кости и фонтаны, распылявшие из небольших отверстий на гостей струю благовоний и редчайших ароматных настоев, ванны, где в бассейнах имелись в изобилии морская вода и разные сернистые воды. Когда Нерон переселился в свой новый дворец, он удостоил благодарностью своих архитекторов, сообразовавшихся с его вкусом, и заявил, что наконец нашел себе жилище.
III
Флавии и их политика. – Описание дворца Домициана. – Дворец Севера. – Императорская ложа в Большом цирке. – Помещение солдат и служителей
Династия Флавиев, заменившая Цезарей, вынуждена была держаться другого образа действий. Так как она была недавнего происхождения и не пользовалась авторитетом, основывающемся на древних преданиях, ей приходилось опираться на общественное мнение, выслушивать его жалобы и серьезно с ним считаться. Изо всех безумных затей Нерона, постройка Золотого дома раздражала, может быть, всего больше честных людей; она напоминала одно из самых ужасных несчастий этого царствования – пожар Рима; Нерона обвиняли в том, что он сам зажег его, чтобы устроить желательное ему место. Едва погас огонь, говорит один историк, он поспешил воспользоваться разрушением родного города, чтобы построить великолепный дворец. С негодованием смотрели на эти поля, сады, луга, заменившие столько бедных домов, на все это громадное пространство среди города, наполненного народом, занятое одним жилищем. «Рим, – говорили в ядовитых стихах, – скоро превратится в один дворец. Граждане, готовьтесь переселиться в Вейи, если только и Вейи не войдут в дом Цезаря»[49]. Кроме того, эти великолепия стоили очень дорого, архитекторы императора свободно распоряжались имеющимися средствами, и казна была постоянно пуста; чтобы наполнить ее, прибегали по обычаю к конфискациям и убийствам, так что Золотой дом напоминал все преступления, которые он вызвал. Новые императоры не только его не достроили, но даже его уничтожили. Обширные земли, которые он занимал, были частью возвращены городу; оставили за собой только место, нужное для возведения нескольких великолепных памятников. На месте Нероновых прудов был построен амфитеатр Флавиа, который теперь называют Колизеем. На Эсквилине начали строить термы, которые впоследствии получили имя Тита, и ниже Палатинской улицы, на Священной дороге, изящная триумфальная арка напоминала взятие Иерусалима. Эти здания, благодаря которым новая династия старалась сделаться популярной, имели то преимущество перед постройками Нерона, что ими пользовался народ. «Рим, – говорил один поэт, – вновь владеет собой благодаря тебе, Цезарь; что было наслаждением одного, стало удовольствием для всех»[50].
Ио и Аргус. Фреска из Дома Ливии. Гравюра 1892 г.
Империя вернулась опять на Палатинский холм, с тем чтобы оттуда уже не уходить. Веспасиан и Тит держались политики Августа, не щадя никаких издержек на общественные здания, в то время как сами они жили просто, скорее как частные люди, чем как монархи. Они, по-видимому, приспособили себе прежние императорские дворцы, которые отремонтировали после пожара; но эта простота не пришлась по вкусу их преемнику Домициану. Он имел манию, или, как выражается Плутарх, болезнь построек. Редко императоры возводили такие великолепные здания, и нам сообщают, что его дворец был всех великолепней. Человек, требовавший поклонения, приказывавший, чтобы в прошениях, ему подаваемых, его называли господином и богом, мог жить только в святилище; так называл он сам свой дом и желал, чтобы его так называли другие. Естественно было, что он желал построить здание, достойное этого имени.
Дворец Домициана. Фото конца XIX в.
Раскопки последних лет вполне обнаружили этот дворец, бывший предметом восхищения современников. Это не совсем новое открытие; в начале XVIII века герцог Пармский Франческо I, владевший этой частью холма, поручил ученому Бьянкини[51] сделать раскопки; там нашли значительное количество развалин и без колебания признали, что они должны принадлежать дворцу Домициана. Он был тогда в гораздо лучшем виде, чем теперь, и в нескольких залах сохранялись значительные остатки первоначальной живописи. После того как унесли все, чем можно было украсить музеи Фарнезе, развалины были вновь завалены землей на полтора века. Роза окончательно раскрыл их, и, так как они вполне расчищены, легко восстановили общий план здания, которое более соответствует нашему представлению о дворце; путешественники всего охотнее посещают это место Палатинского холма и сохраняют о нем самое лучшее воспоминание.
Дворец Домициана – римский дом, построенный по тому же плану, как другие, с тою только разницею, что пропорции здесь крупнее. К нему приходили по тому крутому подъему (clivus palatinus), который, как я говорил, отделялся от Священной дороги у арки Тита и со времени Ромула служил обычным входом на Палатинский холм. В конце этой улицы
